Том 6

Вскоре появилась Тайми. На ней была голубая блузка из материи, которую Сесилия купила на благотворительном базаре в пользу населения балканских стран, и юбка из лилового твида, вытканного обедневшими ирландками дворянского происхождения; в руке она держала незапечатанный конверт, на котором рукою Сесилии был написан адрес миссис Таллентс-Смолпис.

— Здравствуй! — сказала Тайми.

Мартин ответил ей взглядом, охватившим ее всю разом, с головы до ног.

— Надевай шляпу. Времени у меня немного. Это вот голубое на тебе что-то новое…

— Чистый лен. Мама купила.

— Ничего, неплохо. Ну, поторопись.

Тайми вскинула подбородок и этим ленивым движением! открыла во всей ее прелести круглую, цвета слоновой кости шею.

— Я сегодня какая-то вялая, — сказала Тайми. — И, кроме того, к обеду я должна быть дома.

— К обеду!

Тайми быстро повернулась и пошла к двери.

— Ну хорошо, хорошо, иду. — И она побежала наверх.

Когда они оплатили почтовый перевод на десять шиллингов, сунули квитанцию в конверт, адресованный миссис Таллентс-Смолпис, и уже миновали бесчисленные двери магазина Роза и Торна, Мартин сказал:

— Я хочу проверить, что предпринял наш дражайший дилетант в отношении ребенка. Если он еще не забрал оттуда девицу, там у них, наверно, черт знает что делается.

Лицо у Тайми сразу изменилось.

— Ты только помни, Мартин, — я ни в коем случае не хочу к ним заходить. К чему это, когда нас ждет масса всяких других дел.

— Всегда какие угодно «другие дела», только бы не то, которое нужно делать сейчас.

— Этот случай не имеет ко мне никакого отношения. Ты ужасно несправедлив ко мне, Мартин, мне эти люди неприятны.

— Эх ты, дилетантка!

Тайми вспыхнула.

— Слушай, Мартин, — проговорила она с достоинством. — Мне безразлично, как ты называешь меня, но я не позволю, чтобы называли дилетантом дядю Хилери.

— А кто же он, по-твоему?

— Я его люблю.

— Вполне убедительный аргумент.

— Да!

Мартин не ответил. Он поглядывал сбоку на Тайми, улыбаясь своей странной, покровительственной улыбкой. Они шли по улице, имеющей больше, чем Хаунд-стрит, оснований именоваться трущобами.

— Ты пойми, — заговорил вдруг Мартин, — интерес к этим делам у такого человека, как Хилери, — всего лишь повышенная чувствительность. Просто это действует ему на нервы. Для него филантропия то же, что сульфонал, средство от бессонницы.

Тайми взглянула на него ехидно.

— Ну и что же? Тебе это тоже действует на нервы. Но ты смотришь с точки зрения здоровья, а он — с точки зрения чувства, только и всего.

— Да? Ты так думаешь?

— Ты относишься ко всем этим людям так, словно это твои пациенты в больнице.

Ноздри молодого человека дрогнули.

— Ну хорошо, а как же надо к ним относиться?

— Тебе понравилось бы, если бы тебя стали рассматривать как медицинский «случай»?

Марти» медленно обвел рукой полукруг.

— Эти люди, эти дома мешают, — сказал он. — Мешают тебе, мне, каждому.

Тайми, как зачарованная, следила за этим медленным, будто все сметающим жестом.

— Да, конечно, я знаю, — прошептала она. — Необходимо что-то сделать.

И она вскинула голову и поглядела по сторонам, словно показывая ему, что и она может сметать ненужное. В эту минуту она, в своей юной красоте, казалась необычайно твердой и решительной.

В молчании, поглощенные высокими мыслями, молодые «оздоровители» дошли до Хаунд-стрит.

На пороге дома номер один стоял сын хромой миссис Баджен — худощавый, бледный юнец, такого же роста, как Мартин, но уже в плечах — и курил сомнительного вида папиросу. Он обратил на посетителей свои нагловатые мутные глаза.

— Вам кого? — спросил он. — Если девушку, так она выехала. И адреса не оставила.

— Мне нужна миссис Хьюз, — сказал Мартин.

Молодой человек закашлялся.

— Ну, ее-то вы застанете, а вот если вам нужен он, так обращайтесь по адресу Вормвуд Скрабз.

— Хьюз в тюрьме? За что?

— За то, что проколол ей руку штыком, — ответил юнец и выпустил через ноздри роскошный длинный завиток табачного дыма.

— Какой ужас! — воскликнула Тайми,

Мартин смотрел на молодого человека все так же невозмутимо.

— Ты куришь страшную дрянь, — сказал он. — Попробуй моих. Я тебе покажу, как надо скручивать. Сэкономишь шиллинг и три пенса на фунте табаку и не будешь отравлять себе легкие.

Достав кисет, он скрутил папироску. Бледнолицый паренек вяло подмигнул Тайми, которая, наморщив нос, делала вид, что находится где-то далеко.

Поднимаясь по узкой лестнице, где пахло краской, стиркой и копченой селедкой, Тайми сказала:

— Вот видишь, все это не так просто, как ты воображал. Я не хочу идти дальше, я не хочу ее видеть. Я подожду тебя здесь.

Она остановилась возле открытой двери в опустевшую комнату маленькой натурщицы. Мартин поднялся на следующий этаж.