Том 6

боится, что так вы совсем превратитесь в бродягу и навлечете на себя немилость королевы. — Знаю: вы только потому и хотели меня удержать, но вместо этого лишь оскорбили мое самолюбие. Мне было горько думать, что Мерседес де Вальверде судит обо мне так плохо, что действительно опасается, как бы че¬ ловек с моим именем и положением не связался с шайкой пиратов! — Откуда вы знаете, что я так о вас думала? — Если бы вы попросили меня остаться ради вас, Мерседес, — нет, если бы вы даже возложили на меня тягчайшие обязанности, как на своего рыцаря, или по¬ дарили мне хоть каплю вашей благосклонности, я бы ско¬ рее расстался с жизнью, чем с Кастилией! Но даже ласкового взгляда я не получил в награду за все, что мне пришлось за вас выстрадать... — Выстрадать, Луис? — Разве это не страдание и не мука? Я люблю вас так, что готов целовать землю, по которой вы ступаете, а в ответ — ни доброго слова, ни дружеского взгляда, ни единого знака, который бы говорил, что та, чей образ я храню в душе, как святыню, относится ко мне хоть не¬ много иначе, чем к беззаботному бродяге и ветреному искателю приключений! — Луис де Бобадилья, тот, кто знает вас по-настоя¬ щему, не может о вас так думать! — Тысячу благодарностей за эти добрые слова и еще десять тысяч — за ласковую улыбку, которая их сопро¬ вождала! А теперь, любимая, я готов исполнить любое ваше желание... — Мое желание, дон Луис? — Готов претерпеть самые суровые упреки в нескром¬ ности и неприличии, лишь бы вы снизошли до меня и сказали, почему вам не безразличны мои поступки, по¬ чему они доставляют вам радость или, скажем, огорчение. — Но как же может быть иначе? Разве вы, Луис, могли бы равнодушно следить за судьбой человека, кото¬ рого знали с детства и уважали как друга? — «Уважали»! Ах, Мерседес, неужели большего я не заслужил? — Это совсем не мало, Луис, когда уважают. Тот, кто ценит добродетель, не отдаст свое уважение недостой¬ ному, а вас, зная ваше золотое сердце и рыцарскую 69

доблесть, невозможно не уважать. К тому же я никогда ни от кого не скрывала своего уважения к вам. — Вы говорите это так, словно нечто другое скры-^ ваете. Ах, Мерседес, будьте снисходительны до конца! Признайтесь, что к чувству уважения примешивалось, пусть изредка, пусть совсем робко, но другое, более неж¬ ное чувство! Признайтесь! Мерседес вспыхнула, однако и на сей раз не дала же¬ ланного ответа. Некоторое время она молчала. А когда заговорила, то голос ее звучал неуверенно и часто пре¬ рывался, словно она сама не знала, нужно ли и можно ли говорить о том, что она собиралась сказать. — Вы много путешествовали, Луис, много бывали в дальних краях и даже навлекли на себя кое-чье недоволь- ство своей любовью к бесконечным скитаниям, — осто- рожно начала Мерседес. — Почему бы вам снова не завое¬ вать доверие вашей тетушки тем же самым способом, каким вы его потеряли? Я вас не понимаю. Вы воплощение осторожности, —< и вдруг такой странный совет! — Люди скромные и осторожные хорошо обдумывают свои поступки и слова, и таким можно верить. Если не ошибаюсь, смелый замысел Колумба поразил вас, хотя вы и пытались скрыть это за насмешливыми речами. — Отныне я буду относиться к вам еще с большим уважением, Мерседес, потому что, несмотря на мое дурац¬ кое поведение и легкомысленную болтовню, вы сумели разглядеть истинное чувство, затаенное в самой глубине моей души. Да, вы не ошиблись! С тех пор как я услы¬ шал об этом грандиозном плане, он не выходит у меня из головы. Образ генуэзца теперь все время появляется рядом с вашим, любимая, он у меня в сердце и перед гла¬ зами. И мне кажется, что в его словах должна быть доля истины: столь благородный замысел не может состоять из одной лжи! Мерседес не сводила с дона Луиса пристального взгляда, и огромные прекрасные глаза ее постепенно раз- горались тем ярким огнем восторга, который обычно бы- вает глубоко скрыт и вспыхивает лишь в минуты силь¬ ного душевного волнения. Да, в нем не может быть -лжи! — торжественно проговорила Мерседес. — Само небо внушило генуэзцу его высокий замысел* и рано или поздно он докажет свою 70