Том 6. Я пришел дать вам волю

Как ни обозлился Степан на воевод, а справился, понял, что «надо дело делать». Прежде чем казаки уйдут на Дон, надо, чтоб те же воеводы натерпелись от него страха и чтоб все люди это видели. Надо бы и кровь боярскую пролить... Он бы и пролил, если бы Унковский не спрятался. Надо, чтоб теперь пошла молва: на бояр тоже есть сила. Есть рука, готовая покарать их – за их поборы, за жадность, за чванство, за то, что они, собаки, хозяйничают на Руси... И за то, кстати, что казаки у Четырех Бугров ударились от них в бегство, и за это тоже. Надо оставить их тут в испуге, пусть спят и видят грозного атамана. Теперь – с этого раза – пусть так и будет. И пусть они попробуют сунуться на Дон – унять его, пусть попробуют, как это у них получится...

Тем временем подошли к тюрьме.

С дверей посбивали замки. Колодники сыпанули из сырых мерзких клетей своих... Обрадовались несказанно. Их было человек сорок.

– Воля – дело доброе! – громко сказал им Степан. – Но ее же не дают, как алтын побирушке. За ее надо горло боярам рвать! Они не перестанут вас мучить. Вы вот попрыгаете теперь козлами и разойдетесь по домам... Завтра я уйду, вас опять приведут суда на веревочке и запрут. Идите в войско мое!.. Пока изменников и кровопивцев-бояр не выведем, не будет вам вольного житья! Вас душить будут и в тюрьмах держать! Ступайте к казакам моим!

* * *

– Негоже, Степан Тимофеич. Ай, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать... А что чинишь? – так говорил утром астраханский жилец Леонтий Плохово. Говорить он старался с укором, но по-доброму, отечески.

Степан Тимофеич, слушая его, смотрел на реку (они сидели на корме атаманова струга). Вроде слушал, а вроде не слушал – не поймешь. Астраханец решил уж высказать все.

– С тюрьмы выпустил, а там гольные воры...

Степан сплюнул в воду, спросил:

– А ты кто?

– Как это? – опешил Леонтий.

– Кто?

– Жилец... Леонтий Плохово. Направлен доглядывать за вами...

– А хошь, станешь – не жилец? – спросил спокойно Степан.

– А кто же? – все не мог уразуметь жилец.

– Покойник! Грамотки возишь?! – Степан встал над Леонтием. – Воеводам наушничаешь! Собачий сын!.. Утоплю!

Леонтий побледнел: понял, что обманулся мирным видом атамана.

– Где Унковского спрятали?! – спросил Степан.

– Не знаю, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воеводу... – Леонтий утратил отеческий тон, заговорил резонно, с умом. – На кой он теперь тебе, Унковский? Иди себе с богом на Дон...

На берегу возникло какое-то оживление. Кто-то, какие-то люди подскакали к лагерю на конях, какая-то станица. Похоже, искали атамана: им показывали на струг, где сидели Степан с Леонтием.

– Кто там? – спросил Степан ближних казаков.

– Ногайцы... К которым посылали с Астрахани.

– Давай их, – велел Степан.

На струг взошли два татарина и несколько казаков.

– Карасе носевал, бачка! – приветствовал татарин, видно, старший в ногайской станице.

– Хорошо, хорошо, – сказал Степан. – От мурзы?

– Мурса... Мурса каварила...

Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке:

– Велел сказать мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом приходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана, желает ему здоровья...

– Говори дело! – сказал Степан по-татарски (дальше они все время говорили по-татарски). – Читал он письмо наше?

– Читал.

– Ну?.. Сам писал?

– Нет, велел говорить.

– Ну и говори.

– Пять тысяч верных татар... – татарин растопырил пятерню. – Пять...

– Вижу, не пяль.

– Найдут атамана, где он скажет. Зимой – нет. Летом.

– Весной. Не летом, весной! Как Волга пройдет.

Татарин подумал.

– Весной?..

– Весной.

– Ага, весной. Я так скажу.

– На Дону бывал? – спросил Степан. – Дорогу найдешь туда?

Татарин закивал головой.

– Были, были...

Степан заговорил негромко:

– Скажи мурзе: по весне подымусь. Куда пойду – не знаю. Зачем пойду – знаю. Он тоже знает. Пусть к весне готовит своих воинов. Куда прийти, я скажу. Пусть слово его будет твердым, как... вот эта сабля вот, – Степан отстегнул дорогую саблю и отдал татарину. – Пусть помнит меня. Я дружбу тоже помню.

– Карасе, – по-русски сказал татарин.

– Как ехали? – спросил Степан. Тоже по-русски.

– Той сторона, – татарин показал на левый, луговой берег.

– Переплывали на конях?

– Кони, кони.

– Где?

– Там! Вольгым савернул – так...

– Где островов много?

Татарин закивал.

– Ладно. Микишка! – позвал Степан казака. – Передай Черноярцу: татар накормить, напоить... рухляди надавать и отправить.

– Опять ведь нехорошо делаешь, атаман, – забылся и сказал с укором Леонтий. – Татарву на кой-то с собой подбиваешь. А уговор был...

– Ты по-татарски знаешь? – живо спросил Степан.

– Знать-то я не знаю, да не слепой – вижу... Сговаривались же! А то не видать...

– Отчаянный ты, жилец. Зараз все и увидал! Чего ж ты воеводе астраханскому скажешь? Как?

– Так ведь как чего?.. Чего видал, то и сказать надо, на то я и послан, – астраханец чего-то вдруг осмелел. – Не врать же мне?