Шли стругами вверх по Дону. И конники – берегом.
Всех обуяла хмельная радость. Безгранична была вера в новый поход, в счастье атамана, в удачу его.
Весна работала на земле. Могучая, веселая сила ее сулила скорое тепло, жизнь.
Степан ехал берегом.
В последние дни он приблизил к себе Федьку Шелудяка. Нравился ему этот, совершенно лишенный страха и совести выкрест, калмык родом, отпетая голова, ночной работничек. Был он и правда редкий человек – по изворотливости, изобретательности ума, необыкновенной выносливости и терпению.
Федька ехал рядом со Степаном, дремал в седле: накануне крепко выпили, он не проспался. Опохмелиться атаман никому не дал. И сам тоже не опохмелился.
Степан чуть приотстал... И вдруг со всей силой огрел Федькиного коня плетью. Конь прыгнул, Федька чудом усидел в седле, как, скажи, прирос к коню, только голова болтанулась.
Степан засмеялся. Похвалил:
– Молодец.
– Э-э, батька!.. Меня с седла да с бабы только смерть сташшит, – похвалился Федька.
– Ну? – не поверил Степан.
– Ей-богу!
– А хошь, вышибу? На спор...
– Хочу. Поспать. Дай поспать, потом вышибешь.
Степан опять засмеялся, покачал головой:
– Иди в стружок отоспись.
Федька подстегнул коня и поскакал, веселый, к берегу.
Сзади атамана тронул подъехавший казак, сказал негромко:
– Батька, там беда у нас...
– Что? – встрепенулся Степан; улыбку его как ветром сдуло.
– Иван Черноярец казака срубил.
– Как? – Степан ошалело смотрел на казака, не мог понять.
– Совсем – напрочь, голова отлетела.
Степан резко дернул повод, разворачивая коня... Но увидел, что сам Иван едет к нему в окружении сотников и казаков. Вид у Ивана убитый.
Степан подождал, когда они подъедут, сказал коротко:
– Ехай за мной, – подстегнул коня и поскакал в степь, в сторону от войска.
Иван поспевал за ним. Молчали.
Далеко отъехали... Степан осадил коня, подождал Ивана.
– Как вышло? – сразу спросил он есаула.
– Пьяные они... Полезли друг на дружку, до сабель дошло. Я унять хотел, он – на меня... Казак-то добрый, – Иван зачем-то глянул на свою правую руку, точно боялся увидеть на ней кровь казака.
– Кто?
– Макар Заика, хоперец.
– Ну?
– Ну и рубнул... Сам не знаю, как вышло. Не хотел, – Иван хмурился, не мог поднять головы.
Степан помолчал.
– А чего такой весь? – вдруг остервенело спросил он.
– Какой? – не понял Иван.
– Тебе не есаулом счас с таким видом, а назем выгребать из стайки! Впору слезьми реветь!..
– Жаль казака... Не хотел ведь. Чего ж мне, веселиться теперь?
– Ты эту жаль позабудь! Рубнул – рубнул, ну и все. А сопли распускать перед войском – это я тебе не дам. Ты – вож! Случись завтре: достанет меня стрелец какой-нибудь, кто все в руки возьмет? Кто, еслив есаулы мои хуже курей снулых? Надо про это думать или нет? Жалко? Ночь придет – пожалей. Один.
Помолчали.
– И мне жалко. В другое время я б тебя живого вместе с убитым закопал, – досказал Степан. – За казака.
Иван вздохнул:
– В другое время... В другое время я б сам поостерегся с саблей – черт подтолкнул. Казак-то добрый... я его знал хорошо. А тут как збесился: глаза красные, никого не видит... ажник жуть берет. Я уж с им и так и эдак – не слышит ничего и не видит. Ну, вот... и вышло.
– Вперед за пьянством гляди хорошенько. Ни капли, ни росинки маковой на походе! Ехай с глаз долой и не показывайся такой. И казакам не кажись. Очухайся один где-нибудь.
Иван поскакал назад, Степан – в голову конницы.
Обеспокоенные событием, его ждали Федор Сукнин, Ларька, Стырь, дед Любим. Убийство воина-казака своим же казаком – дело редкостное. Боялись за Ивана: если же атаман некстати припомнит войсковой закон, есаул может поплатиться за казака головой. Случалось, хоронили в одной могиле обоих казаков – убитого и убийцу его, живого, при этом вовсе не разбирались, почему и как случилось убийство.
Степан налетел на есаулов:
– Был приказ: на походе в рот не брать?! Был или не был?
– Был, – откликнулся за всех Федор.
– Куда смотрите?! До дури уж допиваются!..
Молчание.
– Ивана не виню, рубнул верно. Вперед сам рубить буду и вам велю. Всем скажите! Пускай на себя пеняют.
Есаулы украдкой облегченно вздохнули – пронесло с Иваном.
– Макара схоронить по чести, – велел атаман. – И крест поставить.
На виду Паншина городка стали лагерем. Стояли двое суток, поджидая, когда подойдет со своими Чертоус; уговорились через посыльных встретиться здесь.
На третий день к вечеру на горизонте показались конные Васьки Уса.
Василий Родионович Ус (Чертоус) был к тому времени пожилым, понаторевшим военачальником, прошел две войны, поход под Москву... Поход был, правда, неудачный и горький – от Москвы казаки бежали, бросая по дороге приставших к ним мужиков, но неудача не сломила Василия, не остудила его страсть к войне и походам. Был он еще силен, горд, московский поход забыл.
Степану сказали про конных. Он вышел из шатра, тоже смотрел из-под руки. Он, пожалуй, волновался: охота было склонить славного Ваську с собой.
– Кто больше у его? – спросил у казаков.
– Больше из Вышнева Чира, – стал пояснять казак, ездивший нарочным к Василию, – голутьба. Запорожцы есть – с войны с им...