Лев вельможам: «А ведь во всем он прав. Конечно, как можно властелину пренебрегать разумными людьми? И когда они достойны чести, его долг оказывать им заслуженную честь. Хотя бы это и пришлось кому не по душе».
Ихнелат, решительно подступая: — Царь, мне надо поговорить с тобой наедине.
«Я слушаю».
Ихнелат в упор: — Что ты все стоишь, как шампанская пробка? Не ударишь лапой и хвост не действует?
Лев, костенея, заносчиво молчит.
— Или тебе кто откусил язык? И разве мне чета, ты понял, эти твои...
На водопое бык насытился — пол-озера как выплеснуло. По широким горячим губам течет ручей. Нам бы чего лучше: поел-попил и на боковую легкому сну в утеху. Бык сну не враг, да сила прет, распирает сквозь мясо и кости вон — бык снова завел свою расструями катящуюся песню. И на подхлестывавший вой его сирены, звери, чумея, кто-как-и-куда из дворца улепетывать.
Лев с визгом: «Мне страшно, этот страшный зверь, я боюсь этого зверя. Его тело по голосу, сила по телу, а по силе мощь. Пока целы, бежим — куда хочешь».
— Не тебе, и я не побегу — посмотри, ты остался один, все разбежались. Верь мне. Не боюсь я голоса этого зверя, не грозен мне и сам зверь. Его голос громок, но пуст. Помню, как голодная лисица, бродя по лесу, услышала тимпан — висел на дереве. Очень испугалась. И не то, что зацапать, боится близко подойти, на пяточках выплясывает труса. А с голодом шутки плохи, голод съест и страх. Лиса залезла—таки на дерево и принялась терзать заманчивое пугало. И увидя не мясо и жир, а пустышку, сказала: «Такое ничтожество, а гремит под гром». Хочешь пойду и посмотрю, какой это ревет тимпан? Да присядь и успокойся. Я сейчас.
По опустелым улицам спешил Ихнелат на разведки. Как давно не был он в поле — и только во сне ему снится: широкое поле, и дышится легко. С быком разговор короткий — многословие для обольщения, а бык простой человек. Дело наладится и скоро—и—споро. А впереди — и как подумаешь, в глазах рябит — награда: Лев не воробей, щедрый. В совете у Льва займет Ихнелат первое место: Ихнелат — освободитель Льва! Страх только и сравним с холодом, недаром и Лев в испуге, как оледенел.
Лев послушался Ихнелата: Лев сидит, припаян страхом.
«Что я наделал? Или зря я долбил с детства наказ моего старого учителя Леопарда — «Негоже властелину доверяться тем, кого презираешь или у кого отнял богатство и унизил, а тем более беспокойному человеку и хитрому». Пусть Ихнелат показал себя мудрецом, но чего ждать от человека? Человек — вероломство. На этой петле висит все человеческое. Если Ихнелат найдет, что громогласный зверь сильнее меня, он немедля перекинется на его сторону и откроет ему мое малодушие. И тогда зверь голыми руками возьмет меня, скрутит и задавит, как муху. Я царь — я тимпан!»
Ихнелат, вернулся: — Царю, во век живи!
«Видел?»
— Громогласный тимпан... да ведь это бык.
«С рогами»?
— Двурогий и жвачка, ненасытный. Я осторожно подошел к нему и мы разговорились. Самый настоящий бык. Как видишь, я цел и невредим: пальцем меня не тронул.
«На тщедушного и горбатого чья ж подымется рука? Ты судишь по себе, я не такой. Буря мелких деревьев не ломит, а высокие вырывает с корнем».
— Так по-твоему бык сильнее льва? Хочешь, я приведу его? Поверь, он будет в твоей воле — предан и покорен до самой смерти, твой верный раб.
Бык, когда ушел от него Ихнелат, задумался и жуя, в недоумении, какой это зверь приходил познакомиться: на купца не похож, а говорит по-купечески? Улицы, пользуясь раздумьем быка, снова оживились. Движение восстановлено. Грузно пыхтят автобусы, мышью шныряют такси и наперерез стрекоча, подскакивают мотоциклетки. Ихнелат, получив согласие Льва привести во дворец быка, возвращался к быку — ноги сами несли его. Больше никогда не почувствует он такой легкости и такой ко всему сердечности, как в этот единственный раз в канун своей призрачной, а уверенной славы. Это и есть чудо — мое чувство, что я, наконец, достиг и мое желание из мечты переходит в на-самом-деле. Ему казалось, весь мир изменился, все стали как дети и доверчиво на него смотрят. Встречным он улыбался и шутил, не замечая толчков и огрыза. А очутившись за заставой, он вдруг запел. А так ему это не шло, книжнику, сорвавшему глаз на строчках и мелком примечании, широкое поле — песня. Он видел себя — голова запрокинута к солнцу, вейный ветер алым шарфом кутает шею — он видит себя необычным и не одергивался. Что-то цыганское звучало в его песне — и сердце зноем жжет.
Ихнелат: — Я по твою душу.
Бык: «Разве уж ночь?»
— Лев меня послал. Мне велено привести тебя. Подумай только, до сих пор ты к нему не являлся, как все мы, звери. Пойдешь, он ради простоты твоей простит тебя, а не пойдешь, будешь потом раскаиваться.
«Кто такой лев тебя послал? Где он живет?»
— Царь есть зверям лев, а живет тут со своими. Иди за мной, я тебе его покажу.
«Покажи. Иду».
— Да прекрати ты свою музыку, орало-мученик!
«Как ты говоришь: лев?»
— Лев-Лёва-Лов... царь всех зверей.
«А я бык».
— Ладно. Там разберут.
III ЛЕВ И ТЕЛЕЦ