Том 6. Листки — в ветер праздника

Но, в то же время, благодарение Сну (хотелось сказать: Матери-Сну, — странен его род — мужской — и в русском, и во французском языках, — видно, все же, он — Бог-Сон), благодарение Ему за то, что Он — не только тайник, спальный мешок, — имитация Лона, — благодарение Ему за то, что прибой Его волн печет кое-что и для слуха, названного «поэтическим», — «как вафли, печет» — запоминаемые кровью — звуко-сгустки из тьмы, — располагая их — меж пустотами-паузами — как тени-вехи — небумажных пространств! — которые, однако, могут определить и «поэтические пространства»; благодарение — за свето-сгустки, просвечивающие — может быть — ликами — еще незнакомыми (о еженощные — во сне — образки световые — с тенями-иероглифами!)…

Смутная «морская» работа сна! — мы верим в нее, как верит влюбленный в животворное воздействие избранницы.

Но — «практически» — сколько обращаемся мы ко Сну (помимо своей воли — а значит, с полной отдачей) за «художественной помощью»? Сознательной мыслью мы не доберемся и за всю жизнь до тех воспоминаний, тех глубин памяти, которые сон может выявить мгновенным озарением. «Фонотека» и «фототека» Державы Сна, милостью Сна, всегда — к нашим услугам, а ведь они — со «снимками» и «записями» сложнейших чувств, самых далеких по времени — самых свежих — тончайших наблюдений.

Повторю здесь признание, сделанное мною когда-то одному из друзей: «Может быть, это смешно, но я должен сказать, что самое удачное я пишу почти на грани засыпания». Разумеется, это — особенный сон…

Поэт с радостью согласится, если «устроят так», чтобы он мог жить без еды. Ему же лучше. Но, Господи, не лиши его — сна…

21.

«Доверяю людям, которые рано встают», — признается молодая женщина.

Есть поэты, которые не занимаются матерь-ялом сна. Есть те, которые им заняты, но они — борцы со сном, сноборцы. Рене Шар, Мандельштам, безусловно, — «рано встающий».

22.

Сон-Шепот. Сон-Гул.

Человек — ритм.

Сон, по всему, должен «разрешить» этот ритм быть самим собой (не суживаться, не перебиваться под действием других ритмов).

Сон-Поэма-сама-по-себе.

23.

Можно сказать и так: человек — это его сон, в характере сна — характер человека.

Сон Достоевского: «Сплю я просыпаясь ночью раз до 10, каждый час и меньше, часто потея».

Это вроде фильма, при показе которого почти методично рвется кинолента. Также, вроде того, как в романах Достоевского (особенно — в заключительных частях) ряд глав — подряд — каскадно — завершается взрывом событий.

24.

Как человек принимает свои решения по отношению к жизни и смерти, также он проявляет свою волю по отношению ко сну.

Сон, данный для отдыха, он может превратить в способ Самозабвения.

Сон-Любовь-к-себе.

Переживание самого себя. Наслаждение грезами, снами, достаточно — для утешения и радости — самого себя. Человек переживает свои чувства, свою плоть, чуть ли не «свои атомы».

Как это схоже с любовью к опьянению. (Так же, как похож на сновидения и так называемый «пьяный бред».)

25.

Тема для исследователя: «Сон в литературах южных и северных стран». Где его больше?

Тьма северная, — она сама облекает человека, как смутный матерьял сна.

26.

Сон существует в обоих полюсах антиномии «Счастье-Несчастье».

Сузим эти понятия до антиномии «Радость-Беда», — сон исчезает.

Сон любит вселяться в широкие понятия. Его мы обнаружим в «Войне», в «бою» его — нет.

27.

«Я ж — божий», — сказал Велимир Хлебников в стихотворении «Русские десять лет побивали меня каменьями…», похожем на завещание.

И сны его — сны Блаженства. Сны грешного святого (неуправляемое блаженство сна).

Син, сын сини,
сей сонные сени и силы
на села и сад.
Чураясь дня, чаруй
чарой голубого вина меня,
землежителя, точно волна
падающего одной ногой
вслед другой.

Это — такой «лирный голос», что так и кажется: от этих строк, тихо, в восторге, ахнул бы Пушкин.

Хлебников-будетлянин, в отличие от других русских футуристов, — из «спящих», — из грезящих. Но он, также, бдителен, как искушаемый святой. Дальше, в этом же стихотворении, следует:

Мои шаги,
шаги смертного — ряд волн.
Я купаю смертные волосы
мои в голубой влаге твоего
тихого водопада и вдруг восклицаю,
разрушаю чары: площадь,
описанная прямой, соединяющей
солнце и землю, в 317 дней,
равна площади прямоугольника,
одна сторона которого полупоперечник
земли, а другая — путь, проходимый
светом в год. И вот в моем
разуме восходишь ты, священное
число 317, среди облаков
неверящих в него.