Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Когда Владайка, сейчас похожая на лужу, разбухает от дождей, разливается и сносит прочь гнилые деревянные мостки, Дорт-Бунар отрывается от города и на несколько дней лишается хлеба. Но и в обычное время у него нет избытка в съестных припасах. Цыганские землянки выглядят несколько лучше и просторнее еврейских, — вероятно, потому, что цыганам не приходилось строиться крадучись: город насильственно выселил их из центральной части, где они ютились на площади, и отвел им свободный участок на окраине. Но в общем Дорт-Бунар — родной брат Юч-Бунару. Те же лужи, отбросы людей и животных, гниющие кучи у дверей и венки паприки (красного перцу) над окнами. Навстречу нам ползет на руках по грязи безногий цыган. Цыганята протягивают руки и кричат «леб» (хлеб). На веревке, протянутой между отхожим местом и мало чем от него отличающимся жильем, сушится грязное белье из одних заплат. Вот «парикмахерская»: в пустой полутемной каморке одно «кресло» и ножницы с корявым гребешком на ящике. Рядом "Бакалница на дребно", потом "Папиросы на дребно". В Бунаре ничего не продают и не покупают оптом, — все "на дребно"…

В болгарской части Бунара живут извозчики, ломовики и македонцы — это нечто среднее между нацией, партией и профессией. Их не любят — за грубость и паразитизм. Эта часть называется коневицей, от извозчичьих коней, которых теперь, впрочем, не видать: и кони, и экипажи, и извозчики — все в распоряжении реквизиционной комиссии для надобностей войны. Дома остались жены с детьми. Бунар служит отечеству: отцы проливают кровь, дети пухнут с голоду…

Садясь в вагон трамвая, где обязанности кондукторов выполняют гимназисты (кондуктора — в армии), мы окидываем общим взглядом Бунар. Глаз натыкается на приют для «незаконных» детей, у порога которого стоят две «незаконные» малютки, на толпу македонцев в широких поясах и барашковых шапках с зеленым верхом; задерживается на мгновение на здании училища, где место учащихся детей занимают теперь резервные солдаты, и упирается в новое монументальнейшее здание, величественный замок, который повелительно высится над всеми тремя Бунарами: еврейским, цыганским и болгарским, как торжественное воплощение социальной справедливости и человечности: софийская тюрьма!

"Луч" N 77 (163), 2 апреля 1913 г.

Болгария и русская дипломатия

(Беседа с болгарским государственным деятелем)

— Скажите, пожалуйста, есть ли у России политика в балканском вопросе?

— Есть. Я даже думаю, что не меньше двух.

— Но ведь это и значит, что политики у вас нет…

— Пожалуй, что так выходит… Однако же, вот многие говорят: не будь России — не было бы балканского союза, а стало быть, не было бы ни войны, ни побед.

— Ну, вот это уже далеко не верно. Россия хотела балканского союза и содействовала его образованию, — но не против Турции, по крайней мере, не в первую очередь против Турции, а против Австрии. Это была политика Извольского, Чарыкова, Гартвига^*. России нужен был барьер против Австрии. Войны с Турцией Россия не хотела. И наши русофилы-цанковисты тоже были против войны, именно потому, что боялись в своей политике оторваться от России. Что касается нашего царя Фердинанда, то главный принцип его политики таков: гнуть к Австрии, когда у власти русофилы, и наоборот: искать сближения с Россией, когда в министерстве преобладает австрийское влияние. В этом духе Фердинанд воздействовал на все наши партии. Другой политики Болгария и не может вести, если хочет вообще иметь свою самостоятельную политику. К этому теперь у нас все склоняются. Сейчас вот и Данев^*, признанный посредник между Фердинандом и русским правительством, прямолинейный русофил, заявлявший, что мы с Россией политики не «делаем», т.-е. что политические линии наши с Россией, так сказать, естественно совпадают, — и он, не без влияния царя Фердинанда, освобождается от своего простоватого русофильства. Недаром же он отправился теперь в Вену столковаться с австрийским правительством насчет судеб Албании и выхода Сербии к морю.