Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Тимокская сербская дивизия прошла через Софию — по направлению к Адрианополю — на «Едрине», как говорят сербы. Это войска из-под Куманова и Шипа, уже бывшие в огне. Половина дивизии — в турецких сапогах: военная добыча, захваченная под Кумановым и в других местах. Шинели, саперные инструменты, ножи, табак у многих сербских солдат такого же происхождения. Один из солдат показывал мне свое скорострельное ружье, которое до войны было новешеньким, а после двухдневной стрельбы расшаталось во всех суставах. Можно не сомневаться, что первая «реформа», которая станет перед союзными правительствами после окончания войны, — еще до всяких реформ в Македонии, — это перевооружение армии. Видные болгарские политики, преимущественно финансисты, утешают себя в теперешнем непомерном напряжении материальных сил страны тем, что война, разрешив македонский вопрос, позволит Болгарии облегчить страшную ношу милитаризма. Вряд ли, однако, эта мысль верна. Печать великих держав — и не в последнюю очередь австрийская и германская печать — поет теперь дифирамбы новой военной державе, соединенной армии балканских союзников. 700–800 тысяч штыков, притом победоносных, импонируют европейской бирже, как и европейской дипломатии. По этой 3/4-миллионной балканской армии будет происходить международная ориентировка после войны, на этой основе будет определяться отношение великих держав к балканским союзникам и обратно. Сделав новую оценку военного значения Болгарии, Сербии и Греции, — европейская дипломатия уже не позволит им спуститься ниже этой оценки. Не приходится сомневаться в том, что результатом войны явится новое военное напряжение всех материальных ресурсов балканского полуострова.

II

Настроение сербских солдат, идущих на «Едрине», гордое и приподнятое. Длинный путь для них — передышка между двумя боями. Они охотно, с сербской живостью, вступают в разговоры с толпой, которая говорит на полузнакомом им языке.

— Как и остальные мои политические друзья, я — против войны, — говорил мне в Белграде один сербский социалист. — Но война — факт. И в отличие от многих моих друзей я не могу игнорировать того, что война эта оставит и некоторые очень ценные результаты в народном сознании. Главное значение в моих глазах имеет братание болгарских и сербских армий. Ведь, это не армии, а народы. Главной язвой Балканского полуострова я считаю сербско-болгарскую вражду. После этой общей войны, которая морально спаяет народы-армии, никакая политика, построенная на разжигании ненависти двух соседних и столь родственных народов, не сможет иметь успеха. Хотят ли того правящие или нет, но это братание на поле брани станет краеугольным камнем балканской федерации, не династической и дипломатической, а народной.

— Вы оперируете слишком невесомыми психологическими величинами, — возражали ему другие. — Мы не знаем, как развернутся даже ближайшие события. Мы не знаем, долго ли протянется это братание. Где гарантии того, что в случае побед — как и в случае поражений — эти две родственные армии не будут враждебно противопоставлены друг другу?..

"Киевская Мысль" N 295, 24 октября 1912 г.

Жест г-на Брянчанинова

(Сербия и русские славянофилы)

"Ерема, Ерема, сидел бы ты дома!.."

Третьего дня в ресторане при отеле «Москва» некоторые местные политические нотабли давали банкет г. Брянчанинову^*, приезжавшему сюда с коротким политически-дипломатическим визитом — от "русского общественного мнения". Банкет происходил в общем зале ресторана, участники сидели на виду у всех, речи говорились во всеуслышание, — так что, когда г. Брянчанинов произносил свой чрезвычайно продолжительный благодарственно-прощальный спич, и все гости, не участвовавшие "в числе" банкета, вынуждены были из вежливости не стучать вилками и ножами, — у меня на тарелке совершенно простыло жаркое. Собственно говоря, если бы дело ограничилось только этим одним, не было бы еще достаточных оснований прибегать к печатному слову. Но была в банкете и другая, менее невинная сторона.

Первым говорил проф. Белич, на очень недурном русском языке (сербов, говорящих по-русски, можно по пальцам перечесть), благодарил русское общественное мнение за оказанную поддержку, выражал сожаление по поводу уступчивого поведения русского правительства, не пошедшего в ногу с общественным мнением, и закончил уверенностью, что под влиянием общества русское правительство возьмет в будущем более решительный курс, — словом, сказано было то, чего на месте г. Белича не сказать нельзя было.