Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Но вот поднялся г. Брянчанинов. Он начал с заявления, что его политические заслуги здесь преувеличены, — из чего надлежало сделать вывод, что за г. Брянчаниновым числятся заслуги, — высказал несколько довольно правильных, хотя и не очень новых мыслей насчет оторванности русской дипломатии от народа, заявил, что охотнее чувствует себя в эти дни славянином, чем русским, а затем прямо перешел к обвинению сербского правительства, которое де недостаточно оценило, с своей стороны, значение "русского общественного мнения" (партии прогрессистов!) и пошло на малодушные уступки австрийцам. Выходило, будто сербы только потому готовятся очистить Дураццо и Алессио, что не нашли в себе достаточно веры во всемогущество партии Брянчанинова. Если бы сербы наотрез отказались сдать порты, и дело дошло бы до войны, — тут уж позвольте вас заверить, что и мы с своей стороны… Правда, не стану отрицать, мы покорно сносим конфискации, штрафы, высылки без суда, дипломатия нас игнорирует, — это все верно, но позвольте вас от имени "русского общественного мнения" заверить, что если бы дело действительно дошло до австро-сербской войны, тогда… тогда… ура! живио!

Речи г. Брянчанинова я не стенографировал (не умею), но общий смысл ее и ее непроизвольно юмористический характер передаю совершенно точно. "Русское общественное мнение" требовало от русской дипломатии активного вмешательства в интересах Сербии. Но русская дипломатия требованию не вняла и сербских притязаний на Адриатику не поддержала. Казалось бы, сербское правительство вправе, именно исходя из этого несомненного факта, строить свою политику. Так Пашич и поступил, занявшись восстановлением дипломатического моста через Дунай. Но "русское общественное мнение" приехало в Белград и с бокалом в руке выражает свое недовольство. Оно ведь самым решительным образом протестовало все время против каких бы то ни было уступок Берхтольду^*. Правда, наша дипломатия по поводу этих протестов собственно и усом не вела. Но, тем не менее, ваше правительство сделало великую ошибку. Смею вас заверить, что мы, общественное мнение, остаемся на прежнем пути… Живио! ура!

Было до последней степени совестно слушать этот монолог толстовского "Коко в политике", и в голове неотвязно сверлил вопрос: зачем приехал сюда этот компатриот? Лучше бы сидел дома!

Из видных старорадикалов, т.-е. из той партии, которая смалодушничала перед Берхтольдом, недостаточно оценив "русское общественное мнение", на банкете не было, кажется, никого. Все политики, слушавшие стоя длинный спич прогрессистского политика, принадлежали преимущественно к двум сербским партиям: напреднякам и младорадикалам (самостальцам). И хотя обе эти партии стоят в оппозиции к правительству: младорадикалы — на почве формального отстаивания прав парламента, напредняки — на почве недовольства чрезмерной «уступчивостью» Пашича, однако, при брянчаниновских укорах все участники банкета — так мне, по крайней мере, казалось — чувствовали себя одинаково неловко.

И действительно: нужно чуть-чуть вдуматься в действительное положение вещей, чтобы понять, что в воинственном выступлении г. Брянчанинова, помимо непроизвольного комизма, есть еще и легкомысленная дерзость, совершенно безответственная, я бы сказал, шальная.

Не в последнем счете под влиянием "русского общественного мнения", т.-е. некоторых крикливых групп и газет, сербы выбивались из сил, чтобы поскорее завладеть опорными пунктами на берегах Адриатики. "Вы только совершите, как следует, вашу военную работу, — говорили им дипломаты из "Нового Времени", "Русского Слова" и некоторых «влиятельных» салонов, — уж мы вас в обиду не дадим!". С какими трудностями и жертвами совершалось сербское движение к морю, видно из такого, например, яркого эпизода: шумадийская дивизия прибыла из Призрена в Дураццо на 19-й день, при чем из имевшихся у нее 3.000 лошадей прибыло на место всего 80, - все остальные погибли в пути…