Еще несколько часов дня и ночь — и уже приходят известия о первых стычках болгарского войска с турками, о взятии болгарами города Мустафа-Паши и Куш-Кале, о первых раненых и о первых награжденных "за храбрость". Но война, как факт, еще не вошла в мысль и чувство населения. Все живут еще настроением подготовительной эпохи: ждут. Нужно большое первое событие, чтобы война ввинтилась в общественное сознание и безраздельно покорила его себе…
В ожидании этого события, корреспонденты военные и политические — а их тут не менее ста человек — собираются в кафе «Болгария» и жалуются: на цензуру и на неизвестность. И трудно сказать, которая из этих двух хуже.
Нам розданы здесь книжечки, заключающие в себе правила хорошего поведения. Длинный ряд пунктов начинается словами: "Не може да се съобщава… Не се позволява… Забанява се…". И далее: "Не се позволява… не се позволява…". Кроме этой поучительной книжечки, существует цензурная комиссия с капитаном Атанасовым во главе. Капитан Атанасов — обаятельнейший человек, и его молодые помощники тоже обаятельнейшие люди. Написавши телеграмму, мы даем ее на просмотр капитану Атанасову. Капитан Атанасов внимательно читает нашу телеграмму, но в это время звонит телефон. Капитану Атанасову нужно разговаривать с комендантством. Он говорит: "Извините, пожалуйста" и кладет телеграмму на стол. Потом капитан Атанасов освобождается. Опять говорит: "Извините, пожалуйста" и читает телеграмму. При этом он делает к ней пояснения, начинающиеся словами: "Не се позволява… Не може да се съобщава". Когда корреспондент приводит свои резоны, капитан Атанасов с улыбкой говорит ему: "Но я прошу вас… mais je vous en prie, monsieur…". И уже после этих слов совершенно невозможно не уступить капитану Атанасову.
Корреспонденты ворчат. Но отставной полковник из Магдебурга, старый военный корреспондент, утешает их: "Это всегда так бывает, meine Herren, — даже на швейцарских маневрах".
Жалуются еще корреспонденты на неизвестность. Кого допустят на "театр военных действий", т.-е. с генеральным штабом, кому откажут, когда позволят ехать и как — ничего неизвестно. Отвечают: "Уж завтра, наверно, господа, уж поверьте на этот раз: совершенно и окончательно завтра", а день за днем, меж тем, уходит. "Что же мне, позвольте вас спросить, в третий, что ли, раз брюхо этой самой мечети описывать?" — негодует корреспондент венской «Reichspost». В. И. Немирович-Данченко*
, настойчивости которого тут все дивятся, рвется на передовые позиции и угрожает, если не дадут сегодня ответа, завтра же уехать, бросив болгарскую армию, так сказать, на произвол судьбы.Только магдебургский полковник спокоен. "Glauben sie mir, meine Herren (поверьте мне, господа), — говорит он, — на последних швейцарских маневрах нас этаким же вот образом до самого конца проводили. За два часа до «столкновения» обеих армий уверяли, что никак не раньше завтрашнего утра. А на утро дали нам готовый отчет. Так всегда бывает"…
"День" N 12, 13 октября 1912 г.
Война объявлена…
Говорят, что завтра или, если хотите, сегодня — сейчас 12 часов ночи — в 6 часов утра нас разбудят пушечными залпами, которые должны возвестить объявление войны Турции. В ответ на коллективную ноту четырех балканских держав*
Порта заявила вчера об отзыве своих посланников. Белградское министерство, как передают, обсуждало вчера вечером текст правительственной прокламации к народу и к войскам, и эта именно прокламация должна быть возвещена при пушечной пальбе. По-видимому, события приняли более быстрый оборот, чем ожидало правительство. По крайней мере, еще сегодня утром г. Пашич уверял, что в ближайшие часы и даже дни предстоит выработка новой коллективной ноты, а никак не прокламация о войне. Но сама Турция устала ждать и предпочла, по немецкому выражению, ужасный конец ужасу без конца. Война должна быть одновременно провозглашена и в Софии. Через день или два примкнут Афины.Итак, события, по-видимому, сдвинулись с мертвой точки, и завтрашний салют вместе с объявлением войны возвестит полное банкротство европейской дипломатии с ее совещаниями, нотами, лоснящимися цилиндрами и лоснящимися формулами…