Людмила. Удивительно было бы, если б я не полюбила вас.
Николай. Зачем это, зачем? По крайней мере я себя не виню, я, кажется, не подавал вам никакого повода.
Людмила. Нет, подали. Помните, с месяц тому назад, вот здесь, у этого окна, вы поцеловали мою руку и сказали, что вы бы умерли от счастья, если б вас полюбила такая женщина, как я.
Николай. Да ведь это фразы, это та же шутка.
Людмила. А зачем вы тогда же не сказали, что шутите? Вы бы спасли меня от страданий. А слезы на глазах? Ведь если слезы неправда, так притворство, обман, а уж не шутка. Какое надобно иметь сердце, чтоб шутить над такой девушкой, как я.
Николай. Боже мой! Простите! Нет, я не шутил, я…
Людмила. Я прожила свою молодость без любви, с одной только потребностью любить, я веду себя скромно, никому не навязываюсь; я, может быть, с болью сердца отказалась даже от мечты быть любимой. А ведь я женщина, любовь для меня все, любовь мое право. Разве легко побороть себя, побороть свою природу? Но представьте себе, что я поборола себя и была покойна и счастлива по-своему. Разве честно опять будить мои чувства? Ваш только один намек на любовь опять поднял в душе моей и мечты, и надежды, разбудил и жажду любви, и готовность самопожертвования… Ведь это поздняя, быть может последняя любовь; вы знаете, на что она способна… а вы шутите над ней.
Николай. Нет. Вы действительно заслуживаете и уважения, и любви всякого порядочного человека; но ведь я способен погубить вас, загубить вашу жизнь.
Людмила. А на что мне она? Губите! Я буду и тем довольна, если сумею чем-нибудь вашу жизнь усладить, утешить вас.
Николай. Только усладить, утешить, и за это губить себя! Вы слишком мало себя цените.
Людмила. Разумеется, мечты мои другие. Моя мечта — видеть вас покойным, счастливым, и для этого я готова на всякие жертвы, решительно на всякие.
Николай. Ангел мой, Людмила Герасимовна, за прежнее простите меня! А на этот раз я поступлю с вами честно — я вас разочарую. Ваши мечты так мечтами и останутся; спасти меня невозможно, у вас нет средств для этого: я затянулся очень глубоко. Вы только себя погубите, и потому лучше посторонитесь с моей дороги. Ни спокойного счастья, ни такой женщины, как вы, я и не стою и желать не умею; мне нужно другое.
Людмила. Что же другое?
Николай. Стыдно вам сказать.
Людмила. Если стыдно сказать, так, значит, стыдно и желать и делать.
Николай. Да, вы правы. Но либо я рожден с дурными наклонностями, либо еще не перебесился. Ах, как я устал, как я изломан!
Людмила. Отдохните.
Николай
Людмила. Как я рада!
Николай. Какая вы добрая! Эх, некрасива моя жизнь, Людмила Герасимовна; а впереди еще некрасивее.
Людмила
Николай
Людмила
Николай. Осторожнее, он заряжен.
Людмила. Зачем он у вас?
Николай. Я его купил дешево, мимоходом, у носящего, на глаза подвернулся. Деньги оставались, думал, все равно промотаю, а это вещь полезная, может быть и пригодится.
Людмила. Я его запру у себя; когда вам понадобится, вы мне скажите.
Николай
Людмила. О каких страшных вещах вы говорите так равнодушно.
Николай
Людмила. Какие же?
Николай. Жить незачем. Как хочется жить, так нельзя; а как можно, так не хочется. Да, уберите лучше… Скверно жить, Людмила Герасимовна.
Людмила. Перестаньте, не мучьте меня. За мою откровенность будьте и вы со мной откровенны.
Николай. Это чего ж вы хотите? Чтоб я рассказал вам всю гадость моего положения? Пожалуй, только не теперь, я устал очень.
Людмила. И мне нужно идти со двора; а вот ужо, в сумеречках… Обещаете? Вы дома будете?
Николай. Дома.
Людмила. Ну, до свидания.
Николай. Вот некстати. Не в таком я теперь расположении, чтоб в эти сентиментальности путаться. А впрочем, что ж, помеха небольшая. Все-таки как-то теплее, когда тебя кто-нибудь любит.
Дормедонт. Маменька, маменька, Варвара Харитоновна приехала!