Том 6. Пьесы, очерки, статьи

Екатерина Карамзина. Я прикажу подать вина. Сегодня у нас особенный вечер. (Выходит.)

Софья внезапно обрывает игру и встает.

Софья Карамзина. Вы весь вечер молчите, Мишель. Прочтите нам что-нибудь новое.

Лермонтов. Новое? Извольте! (Облокотившись на стол и не меняя позы, говорит просто и тихо, глядя на Мусину-Пушкину.)

Не смейся над моей пророческой тоскою.
Я знал, удар судьбы меня не обойдет.
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет.
Я говорил тебе: ни счастия, ни славы
Мне в мире не найти, – настанет час кровавый,
И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений,
И я погибну без следа
Своих надежд, своих мучений.
Но я без страха жду довременный конец.
Давно пора мне мир увидеть новый…
Пускай толпа растопчет мой венец:
Венец певца, венец терновый…
Пускай! Я им не дорожил…

Все слушают потрясенные. В конце чтения Лермонтов отворачивается и замолкает. Когда он читает, входит Екатерина Карамзина и останавливается у стены. Лакей с бокалами на подносе тоже замирает, и только изредка слышен звон хрусталя.

Вяземский. Какая мрачная сила! Превосходно! Тургенев. Должно быть, тяжело носить в груди такое пламя.

Софья Карамзина. Неужто вы не могли прочесть что-нибудь светлое?

Мусина-Пушкина. Этого не должно быть, Лермонтов! Вы поклялись беречь себя. Нет, нет. Я не хочу даже думать об этом.

Вяземский (берет бокал, чокается с Лермонтовым). Выпьем за неизбежную победу счастливых дней над минутами душевной усталости.

Тургенев. Счастливый путь!

Пушкина (слегка подымает бокал). Возвращайтесь невредимым. (Прикасается губами к вину.)

Слуга (появляется в дверях, Лермонтову). За вами приехали, сударь.

Лермонтов (встает). Ну вот… Как быстро, однако, пролетело время. Я ничего не успел сказать.

Екатерина Карамзина. Погодите. Мы простимся по нашему старому семейному обычаю. (Слуге.) Принеси из прихожей шинель, фуражку и саблю Михаила Юрьевича. (Лермонтову.) Вы пристегнете саблю, наденете шинель, и после этого мы простимся.

Лермонтов. Чудесно.

Слуга приносит шинель, саблю и фуражку, помогает Лермонтову надеть шинель.

Екатерина Карамзина. Мы сядем, помолчим, а потом все, кроме Михаила Юрьевича, уйдут в соседнюю комнату и будут по очереди входить, прощаться с ним, выходить в прихожую и там дожидаться, когда окончится прощанье.

Пушкина. Зачем это? Какой удивительный обычай!

Екатерина Карамзина. Его придумал еще мой дед. Он говорил, что каждый из близких людей должен побыть хотя мгновение наедине с тем, кто уезжает в далекую дорогу.

Вяземский. Превосходный обычай! Я непременно введу его в своем беспорядочном семействе.

Лермонтов (смеется). Но это слишком торжественно. Это похоже на исповедь.

Софья Карамзина. Садитесь!

Все садятся. Молчание. Мусина-Пушкина сидит, низко опустив голову. Слышно, как за окнами лошади нетерпеливо звенят бубенцами.

Екатерина Карамзина. А теперь – пойдемте. (Открывает дверь в соседнюю комнату.)

Все, смеясь, уходят. Лермонтов остается на мгновение один. Входит Екатерина Карамзина.

Екатерина Карамзина. Ну вот, Мишель. Прощайте. О бабушке не беспокойтесь, – мы будем навещать ее и оберегать от огорчений.

Лермонтов. Я вам благодарен бесконечно. (Целует руку Екатерине Карамзиной.)

Карамзина выходит. Входит Тургенев. Он молча целуется с Лермонтовым и идет к двери. В дверях на минуту останавливается.