Том 6. Письма

Как Орешин? — Бениславская ответила: «Орешин в „Красной нови“ бывает редко» (Письма, 251).

Что ~ распущенный имажинизм? — Есенин интересуется реакцией на подписанное им письмо в редакцию «Правды» о роспуске группы «имажинисты» (см. наст. изд., т. 7, кн. 2). Бениславская сообщала между 10 и 12 дек.: «Об „имажинистах“ питерских Эрлих пишет: „У меня здесь была форменная склока с нашими ребятами. Дело дошло до того, что Шмерельсон писал Грузинову, требуя передачи всех наших материалов, в том числе и моих. Мне случайно попалась открытка Грузинова — Шмерельсону, из которой я это понял. Грузинову я открытку с разъяснением послал. Во всяком случае: будет Сергей что-нибудь предпринимать или нет — ни я, ни Полоцкий никаких дел с „Гостиницей“ иметь не будем и не имеем“. Вот все, что пишет Эрлих об имажинистах питерских. О здешних нечего писать. „Таверна“ закрылась давно» (Письма, 257; о «таверне» см. ниже).

Есть ли что в таверне и кто там? — Речь идет об артистическом кафе «Стойло Пегаса». На этот вопрос Бениславская ответила в письме от 15 дек.: «Ну, теперь о новостях. „Таверна“ закрыта — прогорела. Савкин затеял какой-то театр вместо „Таверны“ — тоже прогорел в несколько дней, теперь не знает, как выпутаться. Жаль его — мальчишка ведь еще, потому и влип так. А Грузинов теперь руки умывает.

Мариенгоф и Кo молчат. Открыли новое кафе в Метрополе: „Калоша“. Что там делается, не знаю…» (Письма, 258).

Эрлиху напишите, чтоб поэму пускал как«36», а не«26». — Это поручение Бениславская исполнила, написав Эрлиху 13 нояб. 1924 г.: «„26“ переименовать в „36“, соответственно изменив в тексте» (Письма, 342; подробнее о «Поэме о 36» см. наст. изд., т. 3, с. 635–636).

… я непишу ему из-за того, что потерял адрес. — В упомянутом выше письме Бениславской Эрлиху читаем: «Напишите С. А. по адресу: Баку, „Бакинский рабочий“ — Есенину. Он просил всех писать всегда только по этому адресу» (Письма, 342). Письма Эрлиха Есенину на Кавказ неизвестны.

Пришлите 2 книги «Москвыкабацк<ой> ». — По-видимому, эта просьба была выполнена, так как среди кавказских инскриптов Есенина есть надпись и на М. каб. (ее адресатом была Шаганэ — Ш. Н. Тальян: Юсов-96, с. 200).

180.  Г. А. Бениславской. 20 октября 1924 г. (с. 180). — Прокушев-55, с. 334, 335 (в извлечениях, с датой: «24 окт. 1924 г.»). Полностью — Есенин 5 (1962), с. 182–183.

Печатается по фотокопии автографа (ИМЛИ).

Несколько времени поживу в Тегеране…— В Тегеран Есенин не ездил (см. коммент. к п. 179).

Составил Вам список…— Машинописная копия списка сохранилась (ГМЗЕ) и воспроизведена в наст. изд., т. 1, с. 397–398.

… под названием «Рябиновый костер»…— Книга под таким названием не выходила (подробнее см. наст. изд., т. 7, кн. 2). Позднее так был озаглавлен третий раздел последней прижизненной книги поэта (Перс. мот.).

Воронскому я написал…— Письма Есенина А. К. Воронскому не сохранились.

На днях я пошлю им<Кр. нови> персидские стихи. — Имеются в виду стихи, впоследствии вошедшие в Перс. мот. О посылке стихов см. в пп. 183 и 192.

У Ив<ана> Ивановича…— Возможно, речь идет об И. И. Уварове.

… мой шарфкрасно-черн<ый>, я его оч<ень> люблю. — Красно-черный шарф — любимый шарф Есенина, подаренный ему А. Дункан. Поэт даже зимой ходил в распахнутой шубе, «развевая за собой красный шелковый шарф». Может быть, поэтому «Ричиотти звал Есенина райской птицей» (В. И. Эрлих; Восп., 2, 328).

Высказанное в данном письме пожелание поэта, чтобы его вещи вернулись из Ленинграда в Москву, было выполнено, и, вернувшись в Москву с Кавказа, он продолжал носить «красно-черный» шарф. Вспоминая разговор с ним в дек. 1925 г. перед отъездом в Ленинград, И. В. Евдокимов писал: «Есенин <…>, улыбаясь, сказал:

— Тебе нравится мой шарф?

Он подкинул его на ладони, оттянул вперед и еще раз подкинул.

— Да, — говорю, — очень красивый у тебя шарф!

Действительно, шарф очень шел к нему, гармонично как-то доканчивая белое и бледное лицо поэта. Шарф кидался в глаза тончайшим соединением черного тона шелка с красными маками, спрятавшимися в складках, будто выставлявшими отдельные лепестки на волнистой линии концов. Я потрогал его рукой.

Продолжая радостно улыбаться, Есенин заметил:

— Это подарок Изадоры… Дункан. Она мне подарила» (Восп., 2, 300–301).