Том 6. Письма 1860-1873

Nous sommes ici en pleine crise de politique ext'erieure `a cause des principaut'es Danubiennes, et c’est aujourd’hui m^eme que l’Empereur doit se d'ecider entre Gortchakoff et Budberg<sup>*</sup>, ici pr'esent… Quant `a pr'eciser le diff'erend qui existe entre ces deux messieurs, ce n’est pas chose facile. En tout cas il y a l`a plus de personnalit'e que de politique… Une circonstance piquante du proc`es, c’est le patriotisme ultra-russe de Budberg qui n’admet aucun m'enagement, aucune temporisation et veut d'ecid'ement ^etre le Bismarck de la Russie… Il n’y a rien d’aussi effrayant que le patriotisme russe d’un Allemand. C’est comme un poltron r'evolt'e… et cependant les coups de t^ete seraient plus que jamais un contresens dans notre politique qui, pour r'eussir, n’a besoin que de se comprendre elle-m^eme et de laisser faire le temps et la force des choses.

J’aimerais bien pouvoir utiliser ces deux auxiliaires dans l’int'er^et du r'etablissement de notre ch`ere Daria — pauvre fille qui, gr^ace `a je ne sais quel d'efaut organique dans son ^etre moral, en est arriv'ee d'ej`a d`es `a pr'esent `a cette difficult'e d’^etre dont quelqu’un se plaignait `a l’^age de cent ans…^* La position qu’elle s’est faite est telle qu’on ne sait vraiment pas par quel bout la prendre…

Mais avant de finir, voici une commission dont j’ai 'et'e oblig'e de me charger p ton mari. C’est de la part du jeune P Volkonsky, `a qui ton mari a promis de lui envoyer quelques exemplaires de sa notice n'ecrologique sur son p`ere^*.

Et maintenant encore une fois, que Dieu vs garde tous les deux. A vs de coeur

T. T.

Перевод

Петербург. Пятница. 25 февраля <18>66

Моя милая дочь, моя добрая и счастливая Анна, — прошу, прости мне мое молчание и, главное, не истолковывай его в дурном смысле. Видит Бог, это не равнодушие, это даже не лень. Это нечто… о чем бесполезно говорить… Я чувствую, я вижу, какой полнокровной жизнью вы живете, той жизнью, к которой ты не переставала стремиться и которой так заслуживала… что же до меня — моя жизнь положительно кончена, мертва и погребена. Но тому, кто не испытал ничего подобного, не понять, что это за состояние — когда при соприкосновении с живой жизнью невольно цепенеешь и немеешь, точно настоящий мертвец…

Тем не менее верь мне, дочь моя, что я читаю твои письма с полным сердечным удовлетворением. Я словно присутствую при осуществлении чудного сна и не могу достаточно возблагодарить Бога за Его на то соизволение… В твоем счастье есть нечто, удовлетворяющее меня вполне и отвечающее всем моим убеждениям, ибо ты хорошо знаешь, что твой муж всегда принадлежал к числу моих лучших убеждений. Я так ему признателен за то, что он есть, а главное, за то, что он обладает характером, столь отличным, со всех точек зрения, от моего… Ты тоже должна ценить это.

О да, мне очень хотелось бы вас повидать — ясным весенним днем, когда распускается первая листва, и под той самой кровлей, которая столь часто давала приют милым и мыслящим людям. Это немало — наследовать такое прошлое…^*

И все же, дочь моя, — осмелюсь вам в этом признаться, — даже при всем вашем теперешнем счастье я не перестаю жалеть о «Дне»^* и желаю от всей души, чтобы у вас было и то, и другое… И не мне одному так сильно недостает «Дня». Его недостает современной русской мысли, и это не может не вызвать в скором времени понижения ее уровня.

У нас здесь полный кризис внешней политики из-за Дунайских княжеств, и как раз сегодня государь должен сделать выбор между Горчаковым и Будбергом^*, находящимся здесь… Точно определить, в чем состоят разногласия между этими двумя господами, дело нелегкое. Во всяком случае, тут больше личных мотивов, чем политических… Пикантной подробностью дела является сверхрусский патриотизм Будберга, не признающего никакой осмотрительности, никакого выжидания и явно стремящегося стать русским Бисмарком…Нет ничего страшнее русского патриотизма у немца. Это все равно что взбунтовавшийся трус… а между тем необдуманные выходки сейчас более нежели когда-либо неуместны в нашей политике, которой для достижения успеха нужно лишь понять самоё себя и предоставить дело времени и силе вещей.

Мне бы очень хотелось воспользоваться обоими этими вспомогательными средствами для восстановления здоровья нашей дорогой Дарьи — бедняжки, дошедшей, по милости какого-то глубинного изъяна в ее душе, до того, что уже сейчас она ощущает ту обременительность бытия, на которую кто-то пожаловался в возрасте ста лет…^* Она настолько погрузилась в болезнь, что, право, не знаешь, за что потянуть, чтобы ее оттуда вытащить…