Том 6. Зарубежная литература и театр

Мне думается, что пролетариату необходимо пересматривать наследие прошлого во все времена его борьбы. О безусловном культе кого бы то ни было и чего бы то ни было со стороны пролетариата не может быть речи, но о понимании — конечно. Очень может быть, что борющийся пролетариат будет меньшим ценителем творчества Гёте, чем пролетариат победивший и уже пожинающий жатву своих трудов. Но думать, что пролетариат попросту может быть глух и слеп для положительных сторон (отметим притом — не только искусства, но и философии Гёте), мне кажется утверждением очень рискованным. Во всяком случае, в наше время, когда социализм еще не осуществлен во всех своих чертах, но уже осуществляется у нас, в стране диктатуры пролетариата, пересмотр величайших сокровищ буржуазного наследия и их критическое усвоение становятся прямой необходимостью.

Гёте никогда не взойдет на пролетарском горизонте, как солнце. Это очень неверный образ. Гёте есть Гёте. На этом солнце слишком много пятен. Но пролетариат никогда не станет механически отделять положительное и отрицательное в Гёте. Гёте интересен весь целиком, со своей социальной болезнью, необходимо выросшей из обстоятельств. Безусловного культа Гёте не будет и после окончательной победы социализма. И теперь и тогда Гёте останется необыкновенно интересной культурной фигурой, человеком, проявившим огромные слабости в своей социальной практике благодаря недоразвитости своего общества, человеком, допустившим, чтобы это практическое убожество его поведения отразилось и в его творчестве.

Да, впрочем, как же могло быть иначе? У Гёте творчество и жизнь представляют некоторое единство при всех, часто очень глубоких антитезах.

Но в то же время Гёте, сконцентрировавший все силы своего необыкновенного гения на создании для себя убежища от чутко понятой им пошлости обстановки, в области мыс™ и образа достиг таких огромных завоеваний, что вряд ли какой бы то ни было другой человек не только в Германии («величайший из немцев» — говорит о нем Энгельс)⁹⁴, но и в Европе может быть поставлен с ним рядом.

Молодой, даровитый В. О. Лихтенштадт, которого я имел честь знать на заре революции, принес в дар революции замечательную книгу под заглавием: «Борьба за реалистическое мировоззрение». В. О. Лихтенштадт погиб в боях под Ленинградом. Он отдал свою кровь за страстно любимую им революцию. Этот пламенный ученик одновременно Гёте и Маркса (так отрекомендовал он себя при первой встрече) закончил свою книгу, весьма замечательную во многих отношениях и по сконцентрированному в ней материалу, дружеским призывом Гёте, призывом, напечатанным в конце одного из выпусков «Морфологии»⁹⁵ в 1820 году. Этим призывом мы хотим закончить и нашу статью, ибо этот дружеский призыв направлен к нам, к нашему веку, — в частности, к издателям и читателям книг Гёте и о Гёте. В этом дружеском призыве — ликующая радость, сознание бесконечности прогресса и неограниченности человеческих возможностей, настоящая музыка счастья, гордости и иронии.

Тут Гёте — наш брат. Читая такие страницы, легче всего можем понять, что такое Гёте для нашего времени, и из более счастливого времени глядим мы на его темное и убогое время. Мы видим в нем гигантского и одаренного человека с огромной возможностью счастья, с огромным желанием осчастливить других.

Если нам жаль всех жертв безвременья, то когда живой жертвой безвременья становится такой гигантский дар природы человечества, как гений калибра Гёте, нам становится особенно грустно. Гёте вступил как передовой, необыкновенно одаренный боец еще слишком молодой буржуазии в тяжелую борьбу с действительностью. Да, Энгельс прав: она победила его, но она победила его далеко не полностью. Даже уступая ей, он часто сверкает ослепительным фейерверком, который горит еще ярко и для наших глаз и в котором мы постоянно вновь и вновь видим призыв к борьбе.