Том 7. Художественная проза 1840-1855

Далее неподвижная Поликсена Ираклиевна оживилась. Целый день она в хлопотах: то примеряет приданое дочери, то показывает его многочисленным гостьям, хлопочет, чтоб всё в доме было прибрано, вымыто, вычищено и приготовлено. Маленькие Раструбины, удачно прозванные Хлыщовым за свою толстоту и черноту насосавшимися пиявками, тоже в хлопотах. С утра до вечера прыгают и бегают они, радуясь, что старшая сестрица выходит замуж, что будет свадьба, будет музыка, будут танцы, будут конфекты…

Так как Хлыщов в глубине своего сердца более питал склонности к двумстам тысячам, чем к самой Варюше, то и неудивительно, что посреди свадебных приготовлений он не упускал и других преходящих, менее существенных, но успевших пробудить его интерес целей.

«Надо, надо проститься с молодостью!» – думал он, приближаясь утром 23 августа к красильному заведению господ Дирлинг и К®.

И он вошел в приемную красильщика. Красильщица, как всегда, была одна. Пожав ей руку, – право, которым уже давно пользовался, – он спросил:

– Что, мой кашне готов?

– Нет еще.

– Отчего же? Ведь вы обещали сегодня?.. А, а! Попались! Уж теперь не отделаетесь.

– Муж сказал, что не успел просохнуть.

– Ну, уж как хотите, я сказал, что, если не сдержите слова, я вас поцелую, и уж теперь прошу не гневаться…

И он хотел исполнить свое намерение, но она увернулась. Успев ухватить ее руку, он с жаром целовал ее.

– А когда же будет готов?

– Вечером.

– Рано ли?

– В семь часов.

– Мне нельзя: я так рано не могу быть.

– Ну так в восемь.

– И то нельзя. Можно в девять?

– Можно, приходите.

– Ну а если я приду в десять? – понизив голос, сказал он. – Мне давно хотелось с вами поговорить, – прибавил он еще тише.

– Приходите, – отвечала она тем же равнодушным голосом.

– И вы будете одни?

– Да.

– А муж?

– Он там, – указывая в пол, отвечала красильщица.

– А, там! – успокоенным тоном повторил Хлыщов. – Так можно?

– Непременно будет готов, – отвечала она.

В то же время в соседней комнате послышались шаги. Явился полосатый подмастерье с своей мрачной физиономией.

– Хозяин просит нумер семьдесят девятый, – сердито проговорил он.

– Прощайте, – переменив тон, сказал Хлыщов. – Я зайду за моею вещью или пришлю к назначенному вами времени.

Последние слова произнес он с особенным ударенном в вышел.

Отыскав вещь под нумером семьдесят девятым, красильщица молча подала ее мрачному подмастерью.

– Хоть бы ручку позволили поцеловать, – плачущим голосом проговорил он, потупляя глаза.

– Ни-ни! взял, что надо, и ступай, марш!

Но подмастерье не трогался с места.

– Больше ничего от вас не будет? – наконец спросил он уныло.

– Ничего не будет, – тем же строгим и резким тоном отвечала она.

– Небось другим позволяете…

– Что?.. иди… а то скажу… иди!..

– Каролина Францевна!.. я всё вижу… чем я такой несчастный…

– Иди, иди! – гневно перебила красильщица, топнув ложной и покраснев.

– Так вы так-то, Каролина Францевна!

– Идить, – нетерпеливо повторила красильщица. – Я не хочу слышать… я позову… И она пошла к двери.

– Уйду, уйду!.. сам уйду!.. – злобно воскликнул подмастерье. – Вижу, что нечего больше ждать, нечего! Вот вы теперь меня не жалеете, а я вас жалел, долго жалел…

– Идить! – прокричала опять немка.

– Ну уж теперь всё кончено, не пеняйте! сами не хотели выслушать… Увидите… я всё знаю…

Злоба душила его, и он ушел, произнося несвязные угрозы…

VII

Пообедав и просидев у Раструбиных до десяти часов, Хлыщов пробирался в знакомую улицу.

«Сегодня прощусь с молодостью, завтра пообделаю делишки, приготовлюсь, а там и за солидную жизнь!» – думал он, довольный и судьбою, и проведенным днем, и предстоящим свиданьем.

Было уже темно. Однако ж, подходя к заведению господ Дирлинг и К®, он тотчас узнал силуэт русой головки, рисовавшийся в крайнем окне.

«Она ждет!» – подумал он, и сердце его забилось.

– Можно? – спросил он тихо, поравнявшись с окном.

– Можно, – громко отвечала ему красильщица.

– У вас никого нет? – спросил он тихо.

– Никого, – отвечала она громко.

– Я войду.

– Пожалуйте, пожалуйте. Я нарочно ждала, готово!

Он вошел.

– А ваш муж нескоро придет? – был первый вопрос его.

– Нет, он всегда там до двенадцати часов.

Хлыщов посмотрел на часы, было половина одиннадцатого. «Медлить нечего», – подумал он.

– Вот, – сказала хозяйка, показывая ему кашне, который лоснился как новый, благодаря превосходным качествам зеленой краски господ Дирлинг и К^о.

– Что кашне! – сказал Хлыщов. – Бросьте его. Когда я носил к вам всю эту дрянь, вы понимаете, что не привилегированная нелиняющая краска ваша влекла меня сюда, а ваши чудесные глазки… Уж как хотите, а вы сегодня должны поцеловать меня, – заключил он, приближаясь к ней.

– Ах, как можно!.. что вы? муж есть… Идите! уж поздно.

– Нет, уж полноте… ну к чему?

И он хотел поцеловать ее. Она вырвалась и побежала в другую комнату. Там он догнал ее, она опять вырвалась и побежала в третью комнату, он туда…