Том 7. Художественная проза 1840-1855

– И я был счастлив; и я имел право на радость жизни и внимание света; и, не утаю, я пользовался ими. На двадцать пятом году, богатый, всеми уважаемый, я остался совершенно свободен в своих действиях и вскоре женился на молодой, прекрасной женщине, с которой наслаждался совершенным счастием. Через несколько времени одно обстоятельство разлучило меня с женою. В это время человек, которого я с детства называл своим другом, в котором был уверен, как в самом себе, влюбился в мою жену, и она, которая, казалось, так любила меня, забыла клятвы, – сделалась любовницею его и скрылась с ним из моего дома.

– Но не подали ли ей к тому повода ваши собственные поступки?

– Мои поступки! О, клянусь, что кроме ее я не любил никого!

– Боже мой! Но не было ли каких подозрений?

– Подозрений! Но какие подозрения могли падать на того, кто невинен?

– Вы не имели ни с кем связи, переписки? – воскликнула Ангелика с сильным волнением.

– Нет. Единственное, ничтожное подозрение, которое могло несколько вооружить против меня жену, было любовное письмо, от женщины вовсе мне неизвестной, подкинутое ко мне коварным другом…

Судорожно пошатнулась Ангелика и почти без памяти упала на диван. Несколько минут была она в таком положении…

– Я думаю, что она его видела, и это несколько ускорило ее решимость, – продолжал слепец. Но Ангелика ничего не слышала.

– Чем вы докажете, что письмо было подложное? – спросила она после долгого молчания, всё еще сомневаясь в страшной истине и стараясь отдалить совершенную уверенность…

– В день бегства жены, не зная ничего о вероломстве друга, я пошел в дом его оплакать с ним вместе мою потерю. Не застав его, я вошел отдохнуть в кабинет и увидел на столе незапечатанное письмо, наскоро писанное его рукою. Так как между нами не было тайн, то я решился прочесть его. Это была черновая того самого женского письма, которое я нашел после на моем письменном столе… Я взял ее и до сей поры храню как доказательство вероломства друга…

– Где, где она? – воскликнула Ангелика, вскакивая и подбегая к слепцу.

Слепец достал из бумажника письмо и подал его Ангелике…

– Это оно! это рука барона! – с ужасом воскликнула Ангелика, пробегая письмо. И вдруг глаза ее помутились, голова страшно потряслась, из груди вылетел пронзительный крик, и она без чувств упала на кресла…

Несколько раз дрожащий голос и необыкновенная живость, с какою слушала Ангелика рассказ, изумляли слепца; но он приписывал это излишней чувствительности ее сердца. Теперь это несколько его встревожило…

– Он невинен, – говорила в беспамятстве Ангелика, – я изменила ему для человека, которого ненавидела… Я изменила ему! Жизнь моя была с ним так прекрасна, счастье так прочно, любовь моя так беспредельна, – и я изменила ему! О, боже мой! для чего не поразил меня гром твой в ту самую минуту, когда я изменила ему! Он невинен! О, как я счастлива! Что ж я медлю? Передо мной он – невинный, верный мне – и я не брошусь ему на шею!

И она готова была кинуться ему в объятия…

– Прочь, прочь от него! – воскликнула она, отскакивая, – Он не примет моих ласк… Он верен, он невинный страдалец, а я – развратная женщина, преступница!

Страшно прозвучали в ушах Ангелики эти роковые слова… Она снова впала в беспамятство…

Слепец ничего не понимал, потому что она говорила слабым голосом, а он слышал только слова, сказанный громче обыкновенного; только по странным телодвижениям его можно было заключить, что он изумлен.

– Расскажите мне, расскажите всё! – сказала она несколько спокойнее, взяв его за руку. – Вы были прежде богаты, знатны? Как же вы лишились всего?

Слепец молчал. На лице его она прочла недоверчивость.

– Я должна всё узнать! Не относится ли и это к моему преступлению?.. Буду спокойней и постараюсь не казаться больше подозрительною, – сказала она про себя и повторила вопрос, стараясь придать своему голосу тон спокойствия.

– Да, синьора, я был не тем, что теперь. Как я потерял всё? Очень просто. Лишив меня чести, счастия, ей уже нетрудно было лишить меня знатности, богатства…

«О, неужели все несчастия этого человека должны обрушиться на мою голову!» – с ужасом думала Ангелика.