Том 7. Лавка древностей

В одну из пауз в их беседе, — дело было уже за полночь, — одинокий джентльмен, который становился все молчаливее и задумчивее, повернулся к своему спутнику и вдруг спросил: — Вы умеете слушать?

— Как и большинство людей, вероятно, — с улыбкой ответил мистер Гарленд. — Если заинтересуюсь — слушаю, а нет — так стараюсь выказать интерес. А что?

— Хочу немного помучить вас, — сказал его друг. — Поведаю вам одну историю, но не бойтесь, она не затянется.

Не дожидаясь ответа, он тронул старичка за рукав и начал следующее: — Жили-были два брата, нежно любившие друг друга. Между ними была большая разница в годах — лет двенадцать. Не знаю, право, но, мне кажется, это лишь укрепляло их взаимную привязанность. Однако, несмотря на разницу в годах, они скоро — слишком скоро — стали соперниками. Глубокое, сильное чувство зародилось в их сердцах: оба они полюбили одну девушку.

Младший — у него имелись основания тревожиться и быть настороже — первым понял это. Не стану вам рассказывать, какие муки, какие душевные страдания он перенес, как велика была его борьба с самим собой. Он с детства отличался болезненностью. Старший брат, полный сил и здоровья, проводил дни у постели больного, оставляя ради него любимые игры и забавы, всячески ухаживал за ним, рассказывал ему сказки и в конце концов добивался того, что бледное личико разгоралось непривычным румянцем. Летом он выносил его, беднягу, на зеленую лужайку, и тихий, задумчивый мальчуган любовался погожим днем, с грустью чувствуя, что природа только ему одному отказала в здоровье. Короче говоря, старший брат был нежной, преданной нянькой младшего. Но я не хочу затягивать свою повесть, ибо всего, что он делал для этого несчастного, слабенького существа и чем завоевал его любовь, — не перескажешь. И вот, когда настал час испытаний, память о прошлом не исчезла из сердца младшего брата. Господь наставил его: искупи жертвы, принятые в дни бездумного детства, собственной жертвой, принесенной в пору зрелости; никто так и не узнал от него правды. Он уступил счастье брату, а сам уехал из дому с одной мыслью — встретить смерть в чужих краях.

Старший брат женился на той девушке. Но она вскоре умерла, оставив ему младенца — дочь.

Если вам случалось когда-нибудь видеть фамильные портретные галереи, вы, вероятно, замечали, как одно и то же лицо — чаще всего самое тонкое, одна и та же фигурка — самая хрупкая — повторяются из поколения в поколение; как одна и та же прелестная девушка, не меняясь, не старея, возникает на многих портретах, словно это ангел хранитель рода — добрый ангел, который терпит с ним все превратности судьбы, искупает все его прегрешения.

Малютка дочь воплотила в себе покойную мать. Надо ли вам говорить, как прилепился к этой девочке — живому портрету умершей — тот, кто, добившись любви ее матери, вскоре понес такую тяжкую утрату. Она стала взрослой девушкой и отдала сердце человеку, неспособному оценить это сокровище. Любящий отец был готов на все, лишь бы не видеть ее страданий и тоски. Что ж! Может статься, человек этот не так уж плох, думал он. А если плох сейчас, такая жена исправит его, — разумеется, исправит! Он соединил их руки, и они стали супругами.

Сколько горя принес ей этот союз! Но ни холодное пренебрежение, ни напрасные попреки, ни бедность, в которую вверг ее муж, ни каждодневная борьба за существование, столь убогое и жалкое, что рассказывать о нем нет сил, не сломили ее, и, полная любви, она несла свое тяжкое бремя с тем мужеством, на какое способны лишь женщины. Деньги, вещи-все было прожито; старик, обобранный зятем до нитки, стал ежечасным свидетелем издевательств, которые приходилось терпеть дочери (так как они жили теперь под одной крышей), но она не оплакивала своей судьбы и если кого жалела, так только его — отца. До последней минуты исполненная терпения и любви, несчастная женщина умерла вдовой недели три спустя после смерти мужа, оставив старику двоих сирот: сына лет десяти — двенадцати и дочь — такую же беспомощную малютку, какой была она сама, и так же как две капли воды похожую на покойную мать.

Старший брат, дед этих сирот, был теперь совершенно разбитым человеком, согнувшимся не столько под бременем лет, сколько под тяжкой дланью горя. На те жалкие крохи, которые ему удалось сберечь, он открыл торговлю — сначала картинами, а потом антикварными вещами. У него еще с детских дет сердце лежало ко всяким древностям, и знания и вкус, приобретенные за долгие годы, помогали ему теперь кое-как сводить концы с концами.

Мальчик вырос весь в отца, и наклонностями и характером; девочка же была так похожа на мать, что, когда старик сажал ее на колени и заглядывал в эти ясные голубые глаза, ему казалось, будто он очнулся от гнетущего сна и будто его дочь снова стала ребенком. Беспутный юноша скоро презрел дедовский кров, подыскав себе более подходящее общество. Старик и девочка остались жить вдвоем.