Том 7. Весталка

«Держись! Держись! — бормотала, как всегда в таких случаях. — Держись! Ну, дыши, дыши глубже! Это пройдет! Пройдет! Все пройдет… Это просто усталость… Успокойся! Дыши. Дыши!» Среди книг из черных шкафов две были об индийской йоге. И хоть обе я не осилила до конца — занимаясь ею, надо быть чем-то вроде тунеядца, какого-то занятого собой бездельника, — я все-таки усвоила главную суть учения: жизнь — в дыхании. Хочешь жить — дыши… Так, уговаривая себя, стараясь перебороть слабость, держась за столб, глядела в темноту. Я не решалась даже махать проезжающим машинам, как это сейчас сплошь делают женщины и девушки, возвращаясь поздно, охотно и храбро, чтоб не сказать больше, влезая в первый остановившийся какого-нибудь морковного цвета «Москвич» или «Жигуль».

Машины проносились, обдавая всякий раз новой безнадежностью, и мне казалось, я уже одна-одинешенька на всей темной остылой земле, никому до меня никакого дела (оно и правда было так), и если я не помогу себе сама… Опять сама, всегда сама! Я не думаю, что со мной станет… Это сейчас так рассуждаю — тогда же словно инстинктом животного поняла: не окажусь сейчас в тепле, около людей — погибну, да, вот тут, на трамвайной ночной остановке, — такого не случалось со мной и на фронте, тогда и там были, видно, неистраченные молодые силы, резерв возможностей и, как-никак, рядом были люди, такие же мерзнущие, мокнущие, забившиеся в земляные норы, раненые, которые ждали меня как жизнь, как надежду на спасение… Здесь же и теперь люди спали в теплых постелях, в надежных квартирах, им было не до меня, и откуда они могли знать, что вот стынет на ледяном полуночнике какая-то несчастная бабенка, может быть, к тому же гулящая, пьяная беспуть, и впрямь не нужная ни себе, ни им.

Я была в состоянии, близком к прострации, когда замаячил зеленый светлячок такси и что-то вытолкнуло меня к дороге, заставило поднять руку. Расхлябанная, горбатая «Победа» затормозила с противным визгом и хрипом. Я никогда не ездила в такси. С моими деньгами только в них и ездить! Я даже боялась такси. И когда вечером, бывало, они сами останавливались, а шофера, щедро улыбаясь, предлагали подвезти, отшучивалась и отмахивалась, возможно, и со злостью. Но сейчас я села, даже словно повалилась на сиденье рядом с водителем. Мне было как будто все равно куда ехать, лишь бы прочь из этого мрака, ветра и озноба, ходившего по телу долгими волнами. Одна только мысль и перебивала дурноту: «Хватит ли у меня денег? Сколько стоит это такси?» Я ведь не знала, что в них есть счетчик. Решила: немного погодя спрошу, если денег не хватит — выйду.

— Подпила, что ли? А? Ты, девочка? Куда везти-то? — услышала наконец голос таксиста.

В тепле машины, освобождаясь от озноба, отдыхая от охватившего душу ужаса, невидящим взглядом глядела на лицо таксиста.

— Пьяная, — сказала, приходя в себя. — До Восточной везти… Сколько туда?

— Хм. Сколько накрутит… Ты что? На тачке не ездила? Или без денег? Без копейки не вожу. Десятка, полторы..

«Пятнадцать рублей!» — ужаснулась, но промолчала. В машине было тепло, уютно. Стучал счетчик или часы. Мягко качало. «Победа» мчалась по безлюдным улицам, с шелестом раздвигая тьму. Отходили мои заледенелые ноги, колени, сошла дрожь, и я уже осмысленнее поглядела на лицо спасителя. Простецки широкое, наверное, бывшего колхозного тракториста. Гаслый окурок зажат в углу рта, здоровенные руки на руле, привычно подкручивают руль. Руки грузчика, пахаря. Мужские руки.

— Видно, здорово ты поддала! — опять сказал таксист с каким-то намеком. — Долго гуляешь, курносая.

«Ух, ненавижу, когда меня так называют!» — совсем приходя в себя.

— Да кто я вам? Чего вы? — вдруг вскипела я.

— Ну-ну! Ишь ты! Строгая… Чего ты?

— И не «ты»!

— Ну, извини. Я попросту. Деревенский. А ты вроде и не пьяная? — взглянул пристальнее.

— И попросту надо вежливее! «Ты-ы»..

— Какая вы… Вы кто будете?

— Зачем вам? Вы же все уже определили.

— Ну, не серчайте… Я — попросту. Вижу теперь. С работы… должно… Не выпивши. А нам всяких возить приходится. Да и время такое. Какая уж работа? Счас только гулящие..

— А такая! Медсестра я. Из больницы. Со смены.

— О-о. И так поздно?

— Операция.

— А-а-а, — протянул он уже другим голосом. Выбросил потухлый окурок. Нащупал пачку.

— Закурить можно?

— Курите… Хотя я терпеть не могу табак.

— А… Ну, тогда я не стану… Ладно.

Он стал вдруг неуверенный, потерял свой беспечно-наглый тон. На время замолчал. Но краем глаза я видела, — он рассматривает меня, и рассматривает пристально. Взгляд прошелся по рукам, поискал обручальное кольцо, не нашел, оттеплел, порхнул по колену в распахнувшиеся полы пальто и, должно быть удовольствовавшись обзором, вернулся к дороге.

Я запахнула пальто. Молчала. Оттаивала. Все-таки он не представлялся мне противным, этот мой спаситель. Не окажись его, что бы со мной было? Даже не могу предположить.

Молчала.

— Так вот ездишь, ездишь… Мыкаешься, не спишь… А еще девушки такие строгие, неразговорчивые… Попадаются.

— Я не девушка.

— А кто вы?