«Иди, — сказал его превосходительство первый министр двора его величества, — ищи этот нос, ибо положение государя становится очень серьезным. И где бы ты ни отыскал человека с таким носом на лице, сразу же отрежь этот нос и беги во дворец, ибо император должен быть здоров. Иди и не возвращайся до тех пор, пока поиски твои не увенчаются успехом».
И вот я отправился в путь, — продолжал И Цин Хо. — Я обошел самые отдаленные уголки нашего государства. Я прошел по восьми дорогам, обыскал Восемь провинций и проплыл моря, омывающие Восемь побережий. И вот я здесь.
Вытащив из-за пояса бумагу, он долго и старательно разворачивал ее и затем величественным жестом сунул в лицо Пак Чун Чану. На листке бумаги был нарисован нос.
Пак Чун Чан уставился на него выпученными от страха глазами.
— Никогда не приходилось мне видеть такой нос… — начал он.
— На нем бородавка, — заметил И Цин Хо.
— Никогда не доводилось мне… — снова затянул Пак Чун Чан.
— Приведи сюда своего отца! — грозно перебил его И Цин Хо.
— Мой достопочтенный престарелый родитель спит, — ответил Пак Чун Чан.
— К чему притворяться? — спросил И Цин Хо. — Тебе известно, что это нос твоего отца. Приведи отца сюда, чтобы я мог отрезать его нос и уйти. Торопись, иначе я донесу на тебя.
— Пощади! — вскричал Пак Чун Чан, падая на колени. — Это невозможно! Это невозможно! Ты не должен лишать моего отца носа. Он не может сойти в могилу, не имея носа. Он станет посмешищем и притчей во языцех, и все дни и ночи мои будут преисполнены скорби. О, сжалься! Доложи, что ты не смог отыскать такой нос. У тебя ведь тоже есть отец.
Пак Чун Чан обхватил колени И Цин Хо, и слезы его закапали на туфли пришельца.
— Мое сердце смягчается при виде твоих слез, — сказал И Цин Хо. — Я тоже питаю сыновнюю почтительность и уважение к родителям. Но… — Он остановился в нерешительности и затем добавил, как бы думая вслух: — Это цена моей головы.
— А во что оценивается твоя голова? — спросил Пак Чун Чан тоненьким, тихим голосом.
— Ничем не примечательная голова, — сказал И Цин Хо. — Удивительно непримечательная голова. Но такова уж моя глупость, я ценю ее не меньше, чем в сто тысяч связок монет.
— Да будет так, — согласился Пак Чун Чан, подымаясь на ноги.
— Мне понадобятся лошади, чтобы увезти деньги, — заметил И Цин Хо, — да и охрана, так как придется переправляться через горы. В стране полно разбойников.
— В стране полно разбойников, — грустно подтвердил Пак Чун Чан. — Но да будет так, как ты желаешь, поскольку нос моего достопочтенного престарелого родителя остается на предназначенном ему месте.
— Не говори никому об этом, — предупредил его И Цин Хо, — иначе другой, более преданный государю слуга, чем я, будет послан сюда отрезать нос у твоего отца.
Итак, И Цин Хо с радостью в сердце и песней на устах двинулся в путь через горы, прислушиваясь к веселой мелодии, которую вызванивали колокольчики нагруженных деньгами пони.
Остается добавить очень немногое. И Цин Хо процветал из года в год. Благодаря его стараниям тюремщик стал смотрителем всех тюрем в Чосене. Правитель в дальнейшем явился в Священный город и занял пост первого министра при государе, а сам И Цин Хо сделался первым сотрапезником императора и сидел с ним за одним столом до конца своей веселой, сытной жизни. А вот Пак Чун Чан впал в меланхолию, и всякий раз, когда ему случалось взглянуть на столь дорогостоящий нос своего достопочтенного престарелого родителя, он печально покачивал головой, и на глазах у него появлялись слезы.
«Френсис Спейт»
«Френсис Спейт» шел под одним крюйселем [39]
, когда все это произошло. Причину нужно искать не столько в случайной небрежности, сколько в расхлябанности всей команды, в которой не было ни одного хорошего моряка. А рулевой, ирландец из Лимерика, — тот совсем не бывал еще в море, если не считать перегонку плотов от квебекских судов к берегу в устье Шаннона. Он боялся огромных волн, которые поднимались из мрака за кормой и устремлялись на него; он не привык встречать их удары, стоя у штурвального колеса и не давая судну уклоняться от курса: чаще он сползал вниз, прячась от грозящего удара.В три часа ночи его недостойная моряка трусость вызвала катастрофу. Увидев огромную волну, возвышающуюся над остальными, он пригнулся, отпустив ручки штурвального колеса. «Френсис Спейт» начал поворачиваться, а в это время волна подняла вверх его корму и со всей силой обрушилась на нее. В следующее мгновение судно очутилось в ложбине между волнами, накренившись в подветренную [40]
сторону так, что вода залила палубу вровень с комингсами люка [41]. А через наветренный [42] борт перекатывался вал за валом, ледяные потоки сметали с палубы все, что было на их пути.