Том 8

— Как когда, — ответил он с расстановкой. — Думается, я только один раз заскучал, когда старуха моя померла. Есть люди, которым скучно и одиноко там, где много народу. Вот и я такой. Я скучаю только, когда бываю в Сан-Франциско. Но теперь я туда больше не езжу — спасибо, хватит с меня. Мне и здесь хорошо. Я в этой долине живу с пятьдесят четвертого года — одним из первых поселился здесь после испанцев.

Харниш тронул лошадь и сказал на прощание:

— Спокойной ночи, дедушка. Держись. Ты переплюнул всех молодых, а скольких ты пережил — и не сосчитать.

Старик усмехнулся, а Харниш поехал дальше; на душе у него было удивительно спокойно, он был доволен и собой и всем миром. Казалось, радостное удовлетворение, которое он когда-то испытывал на снежной тропе и стоянках Юкона, снова вернулось к нему. Перед ним неотступно стоял образ старика пионера, поднимающегося по тропинке в лучах заката. Подумать только! Восемьдесят четыре года — и какой молодец! У Харниша мелькнула мысль: не последовать ли примеру старика? Но тут же он вспомнил о своей игре в Сан-Франциско и запретил себе думать об этом.

— Все равно, — решил он, — к старости, когда я выйду из игры, поселюсь в какой-нибудь глуши, вроде этой, и пошлю город ко всем чертям.

Глава девятая

В понедельник Харниш не вернулся в город; вместо этого он еще на один день взял у мясника лошадь и пересек долину, чтобы обследовать брошенную шахту. Здесь местность была суше и каменистей, чем там, где он побывал накануне, а все склоны так густо поросли карликовым дубом, что проехать верхом оказалось невозможно. Но в каньонах было много воды и росли великолепные деревья. Шахта явно была брошена владельцами, и все же он потратил добрых полчаса, чтобы облазить ее со всех сторон. До того, как он отправился на Аляску, ему приходилось разрабатывать залежи кварца, и он радовался тому, что не забыл этой науки. Для него история старой шахты была ясна как на ладони: разведка указала место на склоне горы, где предполагали месторождение золота; прорубили штольню; но месяца через три деньги кончились, старатели ушли искать заработков; потом вернулись, опять принялись за поиски, — золото все манило их, уходя дальше и дальше вглубь; так продолжалось несколько лет, и наконец потеряв надежду, старатели покинули разработку. Их, наверное, давно нет в живых, подумал Харниш, поворачиваясь в седле, чтобы еще раз взглянуть на груды отвалов и темный вход в шахту по ту сторону ущелья.

Как и накануне, он блуждал по лесу без всякой цели, гнал лошадь по коровьим тропам, взбирался на горные вершины. Наткнувшись на поднимающийся в гору проселок, он проехал по нему несколько миль и очутился в узкой, окруженной горами долине, на крутых склонах были разбиты виноградники, видимо, принадлежащие десятку бедных фермеров. За виноградниками дорога круто подымалась вверх. Густой чапарраль покрывал склоны, а в каждом ущелье росли гигантские пихты, дикий овес и цветы.

Через полчаса он выехал на открытое место, почти у самой вершины. Там и сям, видимо, в зависимости от крутизны и плодородия почвы, раскинулись виноградники. Харниш понял, что здесь шла ожесточенная борьба с природой; судя по многим признакам, перевес был на ее стороне; Харниш отметил и чапарраль, захватывающий расчищенные места, и засохшие, неподрезанные лозы, и невыполотый сорняк, и ветхие изгороди, тщетно пытающиеся устоять. Дорога, по которой ехал Харниш, вскоре уперлась в фермерский домик, окруженный надворными строениями. За домом тянулись непроходимые заросли.

Увидев во дворе старуху, раскидывающую навоз, Харниш осадил лошадь у забора.

— Добрый день, бабка, — сказал он. — Что же ты сама надрываешься? Или мужчин в доме нет?

Старуха выпрямилась, подтянула юбку и, опираясь на вилы, приветливо посмотрела на Харниша. Он увидел ее руки — по-мужски натруженные, узловатые, загорелые, с широкими суставами; обута она была в грубые мужские башмаки на босу ногу.

— Нету мужчин, — ответила старуха. — Как это ты сюда забрался? Откуда тебя бог принес? Может, зайдешь, стаканчик вина выпьешь?

Она повела его в просторный сарай, шагая тяжело, но уверенно и твердо, как шагают мужчины, работающие на земле. Харниш разглядел ручной давильный пресс и прочие нехитрые принадлежности виноделия. Старуха объяснила, что везти виноград на заводы, расположенные в долине, слишком далеко, да и дорога плохая. Вот им и приходится самим делать вино. «Им» — это значило самой старухе и ее дочери, сорокалетней вдове. Когда внучек был еще дома, жилось много легче. Но он умер, — уехал на Филиппины [7] воевать с дикарями и погиб там в бою.