Том 8. Преображение России

— Хорошо, у кого сильная воля!.. Эх, я вам страшно завидую! — горячо отозвался машинист. — А я слаб — я не могу так… Только что же это, — я вам рассказать о «Нахаловке» рассказал, а к чему это — не объяснил. Вот я к чему, вслушайтесь, прошу вас… Впрочем, вы, как умный человек, может, и сами поняли, к чему я это?.. Ведь по-вашему выходит, что земной шар весь свой вес потерял, а по-моему выходит почему-то: слобода «Нахаловка»! Но, конечно, вы… с вами я не в состоянии спорить, — вы из меня можете сколько хотите веревок навить. Только я знаю, что ребята мои — уж столько они рубах и штанов рвут и столько раз в день носы себе квасят — все еще земной шар изучают!.. — И вдруг понизил голос: — А вы верите или нет в переселение душ?

— На что вам еще и переселение душ? — изумился Матийцев.

Глядя на круглую голову машиниста, он представил вдруг нелепую возможность, что есть душа и что она неистребима никак и остается на земле после смерти… И вот она, его душа, упрямо воплощается в какого-нибудь Божка и опускается в шахту целую жизнь копать уголь, лязгать вагонными цепями и мучить лошадей…

А машинист подхватил живо:

— На что?.. А вдруг, представьте, сейчас крушение (а на этом перегоне уже было однажды крушение), и вот вы-то останетесь целы и невредимы (красивым людям все удается), а я — убит. Значит, я на земле со счета долой, а как же дети? Их ведь у меня семь человек, и все мелкие… Нет, я списаться со счета не хочу, я их вывести в люди должен… не так ли? Ведь поймите же — у них совершенно ничего — ни копейки одной ни в каком банке!.. Ничего!.. Мной одним они живы… Если бы мог кто-нибудь им меня заменить — но ведь не может… Кто может им меня заменить?.. Никто!.. Поэтому я непременно воплощусь!

— Нет, эта затея совсем дурацкая, — резко сказал Матийцев.

— Гм… Я с вами согласен, конечно, что дурацкая, но… что же я могу другое сделать?..

— Право, не знаю.

— Вот, вы не знаете, и я не знаю, и никто не знает. Вы мне скажете: общество. А что же общество из них сделает, если даже допустим? Пастухов?!. А, может, при мне из них Архимеды выйдут?

Машинист бился перед ним и жужжал, как муха в паутине. Он не только надоел Матийцеву: для него по-молодому захотелось что-то придумать — просто как бы задачу решить, посоветовать действительно что-нибудь такое, чтобы могло укрепить его на земле вместе с его потомством.

Так, незаметно для самого себя, Матийцев разговорился, а машинист, вставляя замечания, ликовал:

— Видите как! Вы мне речь, и я вам свое слово, — так мы и плетем плетку… Значит, я уже развился до того, что могу вас понимать — не так ли? Хоть и говорить как следует не умею, а понимать могу.

Но вот остановились на одной небольшой станции, и машинист сказал отчетливо:

— Станция «Душак»,
Начальник станции — ишак,
Помощник — верблюд.
Поезд стоит пять минут…

Стих сложен про эту станцию давно, и теперь ишака уже нет в живых: отравился… Фамилия его была Сердюков, пузом вперед ходил, из себя чрезвычайно красный — краснее своей фуражки… Заграбастал пять тысяч казенных денег — поехал в Москву в карты играть… Говорят, сначала был в выигрыше огромном, а потом случился казус: все там оставил… Приехал сюда и отравился… Вот вам и ишак.

Матийцев ничего не сказал, только внимательно оглядел станцию из окна, представил пузатого, красного, краснее фуражки, и стыдно стало как-то, что сам он сидит и рассуждает о том, что совершенно не нужно уж ему; зачем же это?

— Вот мы столько времени говорили о разных вопросах, а вы не устали, — продолжал между тем машинист. — Первого человека такого вижу, — честное слово!.. Вот что значит, — я угадал вас с одного вашего взгляда блестящего!.. А вы не рисуете ли? Да? Не так ли? Хотел бы я вашего совета послушать относительно одного моего малыша: рисует, представьте, восьми лет мальчик, и очень хорошо, и лицо человеческое, например, в профиль я ему еще могу показать, а фас — кончено! Тут камень преткновения!.. С чего нужно начинать фас, скажите: можно с волос, можно с бровей и глаз, можно с носа, нос — это самое трудное, но с чего правильней?

— А не будет ли уж нам, собственно говоря… — сказал морщась, Матийцев.

— Ага!.. Та-ак! А не «собственно говоря»?..

И вдруг Матийцев увидел, что машинист смотрит на него торжествующе и саркастически, что перед ним все время был в сущности саркастический человек, так как у саркастических русских людей глаза именно вот такие зеленовато-светлые, в морщинках. Большей частью эти люди сухопары, но если у них не болит печень и легкие и сердце в порядке, то они вот именно таковы: плотны, бодры, с лысинкой на темени, с рябинами или веснушками на щеках, и все время тычут руками.

А машинист говорил язвительно:

— Я вам сказал: «Значит, ваша воля сильнее моей», а вы мне сказали на это: «Конечно!» Теперь же на проверку выходит, что моя сила сильнее вашей — не так ли? Я не устал, а вы вот устали… Ну, ложитесь поспать на свое верхнее место, только теперь до Ростова один час езды, и, пожалуй, не стоит…