Том 8. Проза, незавершенное 1841-1856

— Да что терпеть, нечего терпеть! — заговорил ямщик, задетый за живое, к удовольствию Грачева и его товарищей. — У нас тоись, как он стал управляющим, с того тоись дня ни казенной, ни господской недоимки, тоись каков есть медный грош, не было. Так что тут, выходит, терпеть? А барин точно добрый. Видишь ты, прежде мы были то есть другого барина, а теперешнему достались вот с зимнего Николы тринадцатый год пойдет… Вот как стал новый барин — он было прислал управляющего — барин, что ли, какой тоже, ну, известно: не первый сорт; как его? Мудреное такое прозвание, Едуард Кондратьич, что ли… Ну и тоже добрый, нечего сказать… Да как стал он свои порядки вводить — так и пошло всё через пень колодой! Не то чтобы и строг, да господь знает отчего? Пошли недоимки, у крестьян промеж собой тоись всякие свары да перекоры… и не приведи бог! Сроду стыда такого не было, чтобы кто из Адовщины с кошлем ходил, а тут, видишь, уж как оно сталось, — гляди, иной последнюю коровушку с двора ведет: податей нечем платить. А мужики все справные, заживные… Бились так-то с год с новым управляющим, и его тож, сердечного, жаль; совсем, сердечный, голову потерял, извелся, похудел даже немец — вестимо, вотчина большая! Думали, думали, — собрали сход: и порешили идти к барину просить старого управляющего. Пошли то есть человек двадцать — всё народ на выбор богатый да толковый… Барин послушался — потребовал к себе Алексея Дементьича да как поговорил с ним, так тотчас и послал его к нам: будь же ты, говорит, у меня управляющим, мне другого не надо. Ну и пошло опять всё, что любо посмотреть. Так вот он каков у нас, Алексей Дементьич! — с гордостью заключил ямщик.

— Что ж он колдовство, что ли, какое знает, по-твоему, — простой мужик, поди и грамоте плохо учен, и получше немца управил?

— Нет, не колдовство знает, а бога боится да мужика бережет, — отвечал ямщик.

— Как солдатство у вас? Видно, солдатством он держит вас?

— У нас солдатство известно как: коли нет, кто бы охотой за вотчину шел, так очередь… В каждой теперича деревне объявит то есть через старост, так и так, дискать: набор, — собрали, бы, дискать, сход да порешили промеж себя: кому — и дали бы знать в контору — к такому-то, понимаешь, времени…

— Ну и что же?

— Ну, мир и решит кому: кого, выходит, но очереди, кого за вину какую, кто сам пожелает… а коли спор какой выйдет, так жеребей кинут. Таким-то манером порешат и дадут знать в контору… А сам Алексей Дементьич и но вступается в мирские дела. Ему лишь бы правда была. Да у нас и всякое дело мир решает. Сбор ли какой ненароком случится, перемена ли какая по земле — велит собрать мир: расскажет, в чем дело, — и как мир решит, так и он.

— А так, чтобы взять то есть с богатого мужичка да вместо него бедного поставить, не водится? — спросил Грачев.

— Коли водиться! Да мало того сам, а коли узнает только, что фальшь нам сделал другой, — не приведи бог. Да вот третьего года случай вышел; подлинно вся вотчина сокрушалась — да уж так, видно, было господу богу угодно. У него, понимаете, у самого три сына. Вот как пришел набор — ну, мужики со всех деревень и повестили, как следует, в контору, кому тоись очередь приходит, по мирскому приговору. Только вот наше-то село, фоминские, не подают повестки, сходятся каждой день, гуторят, спорят, а всё не решают — и уж Алексей Дем<ентьич> понуждение раз и другой сделал, а они всё мешкают. А дело, видишь, было такое, что выходила очередь сыну его родному. Вот мир, понимаешь, и стал в тупик; судили-судили, рядили-рядили да и порешили наконец, что пропустить тоись сына-то Ал<ексея> Дем<ентьича> и сдать, который в порядке, слышь, за ним следует: Михеева сына Силантия. Ну и подали весть в контору, а промеж себя тоись строго положили: молчок! и чтобы Силантий не ртачился да горла не драл, награду ему положили, и большую, а не то, мол, коли станешь у нас горло драть, и так уйдешь, стало, лучше молчи! Ну, и молчит парень…