— А кто его знает. Он часто так. Пойдет по деревне, а они гурьбой за ним да| за ним. За полы его хватают, а он ничего! Вот и начнет им говорить, усядутся вокруг него — и уж как говорит, словно пишет! Всё| бы слушал! Я сам, как мальчишкой был, так, бывало, пряником не корми, дай его послушать…
— Что ж он говорит?
— А всё, — отвечал ямщик и замолчал, поравнявшись в ту минуту с группой, в центре которой находился Потанин.
— Доброго пути! — сказал Потанин, встав и направляясь к экипажу, причем маленькие слушатели его быстро и почтительно расступились.
Ямщик остановился.
— Позвольте, Алек<сей> Дем<ентьич>, засвидетельствовать вам почтение и поблагодарить за гостеприимство! — сказал Грачов, приподнимая фуражку.
То же сделал и товарищ его.
— Не на чем, батюшка, — отвечал старик. — Дай бог благополучно добраться до места. Впредь милости просим!
— Благодарствуйте; будем теперь мы близкие соседи. К нам, Ал<ексей> Дем<ентьич>, сделайте одолжение.
— Как вода сольет? С моим удовольствием. Счастливого пути!
— Прощайте!
— А скажите-ка нам, Алек<сей> Дем<ентьич>, что вы тут поделываете? — спросил Тростников. — Вишь, у вас какая публика собралась — и всё парод такой крупной!
Потанин усмехнулся.
— А так, ничего не делаю. Мне, старику, иной раз скучно, так я вот в досужий час с ребятишками… известное дело, и пословица говорит, что старой, что малой — всё одно! Сказочки им сказываю…
Приятели наши дружески пожали старику руку, и тарантас тронулся. Отъехав несколько шагов, они невольно оглянулись: группа под вязом пришла в прежний порядок, старик говорил, маленькая публика внимательно его слушала.
— Скажи ты мне наконец, что ж он им говорит, братец? — спросил Грачов ямщика.
— А рази я отсель слышу? — отвечал парень, потеряв, по-видимому, расположение к словоохотливости.
— Ах, братец, так ты, выходит, вахлак! — возразил Грачов. — Кабы отсель было слышно, так я те и спрашивать бы не стал, свои уши есть! А ты говоришь, сам слыхивал его речи, как мальчишкой был, а спросили — и стал в тупик! Хорошо, видно, слушал: спал, значит!
— Спал? Ну нет, барин: слушавши его, не уснешь, не таков человек!
— Ну так что ж он вам говорил?
— Что говорил? Говорил всё. Мне по его не сказать!
— Ну как умеешь.
— Да никак не умею. Говорил, известно: кто таков бог есть, кто таков царь, кто таков барин.
— Ну а еще?
— К чему какая вещь служит, говорил. Есть у него книжка, в ней всё, выходит, описано, как до чего люди дошли: как сеять хлеб начали, как огонь добыли, ну и разное, — возьмет ее и читает: послушать любо и занятно так, словно сказку слушаешь! Псалтырь тоже читал.
— Ну а еще что говорил?
— Да всего не припомнишь. Отца, говорит, почитай, бога бойся, старших слушайся — и всё расскажет: почему так должно выходить. Для чего царству воинство нужно, говорил; известно, он всё знает; хоть целый день его спрашивай, — всё будет говорить… Да вы, чай, сами слышали.
— Как же, братец. Умный человек ваш управляющий. И добрый такой.
— Такого человека, кажись, весь мир изойди, другого не найдешь, — отвечал ямщик, — душа божеская! Тпррр!
— Что такое?
— Да вот сами, чай, видите, — отвечал ямщик, останавливая лошадей…
Глава VI
Заговорившись с ямщиком, приятели наши не заметили давно уже открывшегося перед их глазами целого моря воды, обрамленного с противоположной стороны грядою высоких обнаженных гор, которые обрывом, почти перпендикулярно возвышались над водой, то удаляясь в глубину материка и образуя извилистые заливы, то выступая среди воды, подобно островам и утесам; вообще же среднее расстояние до гор было, по-видимому, не менее пятнадцати верст; такова была здесь ширина разлива, которого крайних точек в длину простой глаз не мог определить: вправо и влево вода сливалась с горизонтом, который, казалось, служил ей единственною границею.
Среди этого необъятного моря местами виднелись леса, обнаженные, унылые, без малейших признаков зелени, хоть время подходило уже к половине мая и в местах возвышенных деревья находились в полном весеннем уборе; торчали верхушки лозняка, жимолости, орешника, служившие признаком растущего тут кустарника; мелькало два-три островка; виднелись соломенные крыши до половины потопленных водой деревень. Там и сям, в разных направлениях, глаз усматривал небольшие чернеющиеся точки, быстро мелькавшие по гладкой поверхности воды, осторожно и ловко скользившие среди кустарников: то были ботники, служившие местным жителям единственным средством сообщения в весеннюю пору. С них слышались протяжные крики, как-то уныло и жалобно раздававшиеся над водой и придававшие картине еще более пустынный и дикий характер.