Том 9

— Два года, mademoiselle. Пора возвращаться домой, писать картины, не правда ли? Но искусство… — Он пожал могучими плечами и содрогнулся всем своим медвежьим телом. — Все немного спятили, — пробормотал он еще раз. — Я расскажу вам одну историю. Однажды зимой, после двухнедельного отпуска, я вернулся в траншеи ночью, и мне понадобилось немного земли, чтобы засыпать яму в том месте, где я спал. После того, как человек поспит в кровати, ему везде неудобно. Так вот я стал снимать лопатой землю с бруствера окопа и нашел там довольно забавную вещь. Я чиркнул зажигалку и увидел: это была голова боша, совершенно замерзшая, землистая и мертвая, бело-зеленая при свете зажигалки.

— О, не может быть!

— Увы, да, mademoiselle; это правда, как то, что я сижу здесь. Это весьма полезно — мертвый бош в бруствере. Когда-то он был такой же человек, как я сам. Но когда наступило утро, я не мог на него смотреть; мы его вырыли и похоронили, а яму забросали всяким мусором. До этого я стоял ночью на посту, и его лицо было совсем близко от меня, — вот так! — Он протянул пухлую руку. — Мы разговаривали о наших семьях; у него была душа, у этого человека. Il me disait des choses [31] о том, как он страдал; и я тоже рассказывал ему о своих страданиях… Господи боже, мы все познали! Мы больше никогда не узнаем ничего сверх того, что познали там, потому что мы сошли с ума — самую малость. Все мы чуточку сумасшедшие. Когда вы встречаете нас на улицах, mademoiselle, помните об этом. — И он снова опустил голову и подпер щеки кулаками.

В комнате воцарилась тишина — какая-то странная, всепоглощающая. Маленькая девочка баюкала куклу, солдат смотрел в пол, у жены художника судорожно подергивался рот, а Ноэль думала только о том, как бы уйти отсюда: «Разве я не могу встать и сбежать по лестнице?» Но она продолжала сидеть, загипнотизированная этой тишиной, пока не появился Лавенди с бутылкой и четырьмя стаканами.

— Выпьем за наше здоровье и пожелаем себе счастья, mademoiselle, сказал он.

Ноэль подняла стакан, который он ей подал.

— Я всем вам желаю счастья.

— И вам, mademoiselle, — пробормотали мужчины. Она отпила немного и встала с места.

— А теперь, mademoiselle, — сказал Лавенди, — если вам надо идти, я провожу вас до дому.

Ноэль протянула руку мадам Лавенди; рука была холодная и не ответила на ее пожатие; как и в прошлый раз, у женщины были остекленевшие глаза. Солдат поставил пустой стакан на пол и разглядывал его, забыв о Ноэль. Она поспешно направилась к двери; последнее, что она увидела, была девочка, баюкавшая куклу.

На улице художник сразу же торопливо заговорил по-французски:

— Мне не следовало приглашать вас, mademoiselle, я не знал, что наш друг Барра у нас в гостях. Кроме того, моя жена не умеет принимать леди; vous voyez, qu'il y a de la manie dans cette pauvre tete [32]. Не надо было вас звать; но я так несчастен.

— О! — прошептала Ноэль. — Я понимаю.

— На родине у нее были свои интересы, а в этом огромном городе она только тем и занята, что настраивает себя против меня. Ах, эта война! Мне кажется, что все мы как будто в желудке огромного удава. Мы лежим там и нас переваривают. Даже в окопах чувствуешь себя лучше в каком-то отношении; там люди выше ненависти: они достигли высоты, до которой нам далеко. Просто удивительно, как они все еще стоят за то, чтобы война продолжалась до полной победы над бошами; это забавно, и это очень значительно. Говорил вам Барра, что, когда они вернутся домой — все эти вояки, они возьмут власть в свои руки и устроят по-другому будущее мира? Только этого не будет. Они растворятся в жизни, их разъединят, распылят, и в конце концов ими будут править те, кто и не видел войны. Язык и перо будут управлять ими.

— О! — воскликнула Ноэль. — Но ведь они тогда будут самыми храбрыми и самыми сильными!

Художник улыбнулся.

— В войну люди становятся проще, — сказал он, — элементарнее; а мирная жизнь не проста, не элементарна, она тонка, полна сложных перемен, и человек должен к ней приспосабливаться; хитрец, ловкач, умеющий приспособиться, вот кто всегда будет править в мирное время. Вера этих храбрых солдат в то, что будущее за ними, конечно, очень трогательна.

— Он сказал странную вещь, — пробормотала Ноэль. — Он сказал, что все они немного сумасшедшие.