Том 9. Анна Каренина

«Ну-ка, — размышляет Левин, — пустите нас с нашими страстями, мыслями… без понятия того, что есть добро, без объяснения зла нравственного… Ну-ка, без этих понятий постройте что-нибудь!»

Левин вовсе не имел в виду Анну, когда думал о разрушительной силе страстей. Но в романе Толстого все мысли «сообщаются» между собой.

Оказалось, что осуществление самых страстных желаний, требующих стольких жертв и такого решительного пренебрежения мнением окружающих, не приносит счастья ни Анне, ни Вронскому. Единственный упрек, который высказывает Анна Вронскому, состоит в том, что он «не жалеет» ее. «По нашему сознанию сострадание и любовь есть одно и то же», — отмечал Толстой (т. 62, с. 272). «Вронский между тем, — пишет Толстой, — несмотря на полное осуществление того, чего он желал так долго, не был вполне счастлив».

Кити однажды сказала об Анне: «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней». И сама Анна всякий раз, когда чувствует, как является ей «дух борьбы», предсказывающий ссору с Вронским, вспоминает «дьявола».

Из этого можно было бы сделать вывод, что Толстой хотел изобразить Анну как некую злую силу, как демоническую или роковую женщину.

Но если бы Анна не понимала требований нравственного закона, не было бы у нее и чувства вины. Не было бы и никакой трагедии. А она близка Левину именно этим чувством вины, что и указывает на ее глубокую нравственную природу. «Мне, главное, надо чувствовать, что я не виноват», — говорит Левин. А разве не это чувство привело Анну в конце концов к полному расчету с жизнью?

Она искала нравственную опору и не нашла ее. «Все ложь, все обман, все зло». Не только страсти ее погубили. Вражда, разъединение, грубая и властная сила общественного мнения, невозможность реализовать стремление к независимости и самостоятельности приводят Анну к катастрофе.

Анна принадлежит определенному времени, определенному кругу, а именно — великосветскому аристократическому кругу. И трагедия ее в романе изображена в полном соответствии с законами, обычаями и нравами этой среды и эпохи.

Анна иронично и здраво судит о собственном окружении: «…это был кружок старых, некрасивых, добродетельных и набожных женщин и умных, ученых, честолюбивых мужчин». Впрочем, о набожности Лидии Ивановны, увлеченной спиритическими явлениями и «общением с духами», она была такого же скептического мнения, как об учености Каренина, почитывающего в свежем номере газеты статью о древних «евгюбических надписях», до которых ему, собственно говоря, не было никакого дела.

Бетси Тверской все сходит с рук и она остается великосветской дамой, потому что в совершенстве владеет искусством притворства и лицемерия, которое было совершенно чуждо Анне Карениной. Не Анна судила, а ее судили и осуждали, не прощая ей именно искренности и душевной чистоты. На стороне ее гонителей были такие мощные силы, как закон, религия, общественное мнение.

«Бунт» Анны встретил решительный отпор со стороны Каренина, Лидии Ивановны и «силы зла» — общественного мнения. Та ненависть, которую испытывает Анна к Каренину, называя его «злой министерской машиной», была лишь проявлением ее бессилия и одиночества перед могущественными традициями среды и времени.

«Нерасторжимость брака», освященная законом и церковью, ставила Анну в невыносимо трудные условия, когда сердце ее раздваивалось между любовью к Вронскому и любовью к сыну.

Она оказалась «выставленной у позорного столба» как раз в то время, когда в душе ее совершалась мучительная работа самосознания.

Каренин, Лидия Ивановна и другие страшны не сами по себе, хотя они уже приготовили «комки грязи», чтобы бросить ими в Анну. Страшна была та сила инерции, которая не позволяла им остановиться, «сознать себя». Но в то же время они осуждали Анну с полным сознанием своего права на осуждение. Это право давали им прочные традиции «своего круга». «Гадко смотреть на все это», — говорит Анна.

Социально-исторический взгляд Толстого на трагедию Анны был проницательным и острым. Он видел, что его героиня не выдержит борьбы со своей средой, со всей лавиной обрушившихся на нее бедствий. Вот почему он хотел сделать ее «жалкой, но не виноватой».

Исключительным в судьбе Анны было не только нарушение закона «во имя борьбы за подлинно человеческое существование», но и сознание своей вины перед близкими ей людьми, перед самой собой, перед жизнью. Благодаря этому сознанию Анна становится героиней толстовского художественного мира с его высоким идеалом нравственного самосознания.

4

Заканчивая «Войну и мир», книгу, полную исторического движения, борьбы и драматического напряжения, Толстой привел однажды старую французскую пословицу: «Les peuples heureux n'ont pas d'histoire» («Счастливые народы не имеют истории»)[139]. Теперь семейная история, — «то, что произошло после женитьбы»[140], — под пером Толстого наполнялась борьбой, движением и драматической напряженностью.