Трудно сказать, работая над двумя следующими своими романами, написанными после прекращения его журнальной деятельности в 1865 г., — «Преступлением и наказанием» и «Идиотом» (в основу которых также легла сформулированная им в 1862 г. идея обрисовать «восстановление погибшего человека»), — связывал ли автор с ними надежды на осуществление романа-эпопеи «дантовского» масштаба. Так или иначе, он рассматривал их как подступы к решению этой задачи. Определенный же и более конкретный характер мысль Достоевского о создании романа-эпопеи дантовского типа получила в годы завершения Львом Толстым «Войны и мира» и определившейся вскоре оценки романа Толстого частью критиков как образца нового, национально-русского решения проблемы современного эпоса. Еще в 1868 г., до появления в «Заре» статьи Страхова о «Войне и мире» и книги Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», где была отчетливо намечена эта оценка, Достоевский формулирует, а затем развивает в письмах к А. Н. Майкову свой, противопоставленный в его глазах «историческому», ретроспективному характеру толстовского романа, уже вполне отчетливый замысел эпопеи о «восстановлении погибшего человека»: цикл романов «Атеизм» с героем — современным «русским человеком», скитающимся по России, в ходе своего развития переходящим сначала от веры к безверию, а затем к новому обретению потерянной им веры через приобщение к народу и его идеалу «русского Христа» (см.: IX, 500–502). Замысел этот надолго остается любимым детищем Достоевского, к которому он, видоизменяя его и дополняя новыми деталями, снова и снова возвращается в письмах 1869–1870 гг.[31]
К лету 1869 г. название «Атеизм» отпадает, но одновременно возникает план «Детства» — начального звена задуманного цикла (отдаленно предвосхищающего позднейший замысел «Подростка»). Вскоре после этого, в декабре 1869 — мае 1870 г., создаются наброски «Жития великого грешника», преемственно связанные с замыслом «Атеизма» и в то же время намечающие (как и планы «Атеизма») ряд сюжетных коллизий и проблематику «Карамазовых». Работа над «Бесами» (1870–1872), а после ее окончания в 1873–1877 гг. редактирование «Гражданина», писание «Подростка» и двухлетнее издание «Дневника писателя» отодвигает в сторону «дантовский» план многотомного романа-эпопеи, но в 1878 г., после оставления «Дневника писателя» и нового обращения писателя к творческой работе, он снова возрождается в обновленном и преобразованном виде. Замысел «Жития великого грешника» в изменившихся условиях приобретает характер двухтомного (или трехтомного) романа-«жития» о нравственном скитальчестве Алексея Карамазова и его братьев, один из которых — новый вариант Атеиста из задуманного ранее цикла романов, а сам герой (подобно «великому грешнику» из прежних планов эпопеи) воспитывается в качестве послушника в монастыре, откуда уходит в мир, где его ждут великий искус, потери и новое обретение в драматических борениях совести и сложных связях с людьми утраченных им нравственно-религиозных духовных ценностей.К пониманию поэтики последнего романа-эпопеи Достоевского с характерной для него художественной «двусоставностью», переплетением «реального» и «идеального» начал, жанровых элементов «романа» и драматической «поэмы» подводит не только статья о «Соборе Парижской богоматери» 1862 г., история работы романиста над «Атеизмом» и «Житием великого грешника». Не менее важны для уяснения творческой предыстории романа некоторые из эстетических деклараций Достоевского 1870-х годов — периода, непосредственно предшествовавшего оформлению его замысла.
Так, в марте 1873 г. Достоевский опубликовал среди очерков первого «Дневника писателя» в «Гражданине» статью «По поводу выставки». Часть этой статьи, в особенности посвященная разбору картины русского художника H. H. Ге «Тайная вечеря», и намеченная там же общая оценка состояния русской реалистической живописи 1870-х годов весьма существенны для понимания жанрово-стилистических исканий Достоевского, проявившихся в «Карамазовых» (см.: наст. изд. Т. 11).