Том 9. Лорд Бискертон и другие

В то время как мистер Хоук, нацеливаясь на виски с ростбифом, влезал через окно в дом, Бисквит, сидя в кресле и глядя на фотографию мисс Вэлентайн, стоявшую на каминной доске, погрузился в те сладкие мечты, которые навевают молодому человеку любовь в сердце и чек на две тысячи фунтов в кармане. Песенная мелодия, с которой он вернулся в дом после встречи с мистером Роббинсом, вновь рвалась у него из души. Помурлыкав минут десять, он предался молчаливым размышлениям.

Итак, он смотрел на фотографию Кичи. Завоевать любовь этого эфемерного создания — слишком высокая честь для обыкновенного мужчины. Но не для Годфри Эдварда Уинсли Брента, лорда Бискертона, любимца фортуны. Это ему судьба предназначила один из самых больших призов, когда-либо учреждавшихся фондовыми биржами, и, будто этого мало, сулила пролить над ним золотой дождь.

С ранних лет Бисквит лелеял неколебимую веру в то, что Провидение уготовило ему щедрые дары и получить их — только вопрос времени. Это убеждение покоилось на той основе, что он, Бисквит, жил, как птичка Божия, и любил ближнего своего, как самого себя. Он знал, Провидение не станет размениваться на мелочи и, выбрав фаворита, воздаст ему по всей форме.

Более того, Провидение не остановится, пока не облагодетельствует и старого доброго Берри. С подлинной широтой. Именно широтой. Покоясь в кресле, Бисквит чувствовал себя на седьмом небе. Он одолел путь через тернии к звездам, и в ушах его звучала музыка небесных сфер.

Впрочем, тут же выяснилось, что он допустил незначительную и вполне извинительную ошибку — то была не музыка сфер, а звонок в дверь. По-видимому, кто-то захотел разделить с ним час торжества. В надежде, что пришел Берри, и опасаясь, что заявился викарий, он пошел отворять. А отворив, застыл в изумлении.

Он был готов увидеть за порогом Берри. Готов был увидеть викария. Готов был даже увидеть коммивояжера с образцами метел, тростниковых качалок и новейшего средства от облысения. Но кого он никак не ожидал увидеть, так это свою бывшую невесту Энн Мун.

— Привет, — часто моргая, выговорил он.

Она смотрела на него округлившимися глазами и часто дышала. Лицо ее горело, губы запеклись. Все это — независимо от причины — очень ей шло, отметил про себя Бисквит.

— Привет, — повторил он.

— Привет, — сказала Энн.

— Ты! — выдохнул Бисквит.

— Да, — сказала Энн. — Можно войти?

— Войти?

— Да.

— Ой, конечно, — спохватился Бисквит, вспомнив, что он хозяин. — Конечно, входи.

Не преодолев изумления, он повел ее в гостиную.

— Может быть, хочешь присесть или еще чего-нибудь?

— Можно?

— Конечно, — разрешил Бисквит. — Разумеется. Наверное.

Энн села, и воцарилось молчание. Непросто начать свою речь девушке, которая разорвала помолвку с мужчиной, а теперь заявилась в его дом сообщить, что она передумала и помолвку надо реанимировать.

Как и у хозяина дома, у Энн голова шла кругом. Она приехала сюда, повинуясь одному из тех внезапных импульсов, которые руководили ее поступками. Она говорила себе, что ненавидит и презирает Берри, и это логически привело ее к признанию того, что она дурно обошлась с Бисквитом и должна исправить свою ошибку. И теперь она не находила слов, чтобы начать.

— Сигарету? — спросил Бисквит.

— Нет, спасибо.

Как ни прискорбно, она не вполне верила в то, в чем пыталась себя убедить. Легко было говорить себе, что она, мол, ненавидит и презирает Берри. В данную минуту так оно и было. Но сохранит ли она чувства после того, как приступ праведного гнева утратит над ней свою власть? Сейчас она пылает гневом, как пылала бы на ее месте любая девушка, которую одурачили и заставили признать, что маменька — или, в данном случае, дуэнья — была права. Леди Вера говорила, что Берри — жалкий обманщик, и он им оказался.

Что и требовалось доказать, как сказал бы Бисквит.

И все же, несмотря на это, из глубины души внутренний голос нашептывал ей, что обманщик он или нет, но только его она любит и всегда будет любить. Целые годы она жила под деспотией неуступчивой Совести, и теперь, когда стала действовать в соответствии с ее велениями, прорезался голос Подсознания, чтобы снова лишить ее покоя. Видит Бог, этот мир невыносимо жесток к девушкам.

Энн попыталась заглушить голос своего нового мучителя.

— Годфри, — начала она.

— Да?

— Мне надо с тобой поговорить.

— Валяй, — ободрил ее Бисквит.

— Я…

Она осеклась. Разговор давался ей труднее, чем она могла вообразить.

Опять наступило молчание. Бисквит лихорадочно подыскивал тему для разговора. Ему всегда нравилась Энн, но он готов был согласиться, что она казалась гораздо привлекательней до того, как ее поразила немота, афазия или как там называется эта болезнь. Веселая болтушка — это одно. А девушка, страдающая заиканием, — совсем другое. Если Энн проделала долгий путь в Вэлли Филдс только затем, чтобы помолчать наедине с ним, то лучше бы ей остаться дома.