Том 9. Лорд Бискертон и другие

— Ты удивишься, когда я тебе все расскажу, — приступил он и в замешательстве услышал, как жалко спотыкается; в наиважнейший момент его жизни красноречие подвело! — Дело, видишь ли, в том, что мы с тобой промахнулись насчет этого типа…

— Как это?

— Видишь ли, охотится он не за брюликами, а за компрометирующим письмом.

— Что!

— Да. Сам мне сказал.

— Когда ж это, интересно?

— Ночью, когда я зашел к нему в спальню и…

— В спальню он зашел! Да ты и близко не подходил! Теперь все-все понятно! Могла б еще и вчера понять — ты блефуешь! Ты перетрусил!

— Даю тебе слово…

— А я-то еще подумала, может, ты все-таки не такой уж врун. Что ж, прощайте, мистер Карлайл!

— Куда это ты?

— Не ваше дело! А если и вправду охота знать, возвращаюсь к мистеру Эгглстону!

Спазм мучительной тревоги пронзил Гордона Карлайла. Прозвучал первый намек, что его и без того сложное ухаживание еще больше осложняется из-за появления соперника.

— Кто это?

— Камердинер сенатора Опэла. Очень мне нравится. Так что, извините, мистер Карлайл, я возвращаюсь к нему.

Герти отправилась своей дорогой, и даже ее черные волосы источали отвращение.

Карлайл застыл на месте. Ревнивая ярость обуяла его. Эгглстон!

При первой же возможности, решил он, насколько его взбаламученный ум был способен изобрести какой-то связный план, надо взглянуть на этого Эгглстона. И если при осмотре выяснится, что тот не слишком уж грозный здоровила, он уж знает, как с ним поступить!

XII

День возвращения миссис Гедж в Шато, чьей временной арендаторшей и владелицей она была, был так же хорош, как и многие предыдущие.

Лето в Сен Роке стояло на редкость прекрасное, и если иные из жителей, живущих в городке и поблизости, не оценили его в полной мере, вина целиком на них, а не на погоде.

Вовсю сияло солнце, невольно помогая читателям нашей повести произвести тот обзор с высоты птичьего полета, какой мы изредка совершаем, взяв паузу, чтобы ярче высветить наиболее интересных персонажей этих страниц.

Виконта де Блиссака, этого современного отшельника, забившегося в свою обитель, вполне можно пропустить. Нет нужды упоминать и Супа Слаттери, укрывшегося у себя в комнате из-за легкой простуды.

Но передвижения остальной нашей маленькой компании заслуживают краткого упоминания.

На лужайке у озера, среди кустарников, Герти Галошка (она же — Мэдвей) таяла от комплиментов Блэра, которые неизменно держались на самом высоком уровне, так как оратор ежесекундно ежился от присутствия своего хозяина — сенатора Амброуза Опэла, прячущегося в кустарнике поблизости и ловящего каждое словечко. Сенатор придерживался твердого убеждения, что подчиненные под неусыпным личным надзором трудятся лучше.

Гордон Карлайл удалился на прогулку по окрестностям — не из-за того, что так уж любил физические упражнения, а в надежде, что усталость тела несколько облегчит страдания души. Душу его снедала бешеная ревность.

Джейн Опэл сидела у себя в комнате, писала письма. Пэки усиленно отговаривал ее от этого занятия, но у нее, как и У всех женщин, наступил момент, когда откладывать корреспонденцию дальше уже некуда.

Так что Пэки побрел на террасу, воспользовавшись одиночеством для выработки плана — как убедить миссис Гедж, когда та приедет, чтобы она освободила венецианскую спальню, уступив ее мистеру Геджу. На этом, сознавал Пэки, зиждется весь успех предприятия.

Мисс Путнэм засела в библиотеке, решая кроссворды.

Кухарка возилась на кухне, пекла пирог для своего суженого, симпатичного молодого человека по имени Октав, жандарма из того летучего отряда, который преследовал Супа Слаттери в вечер Праздника. Жандарм дожидался в кустах у кухонной двери.

Гедж находился на пристани, он пришел встречать жену. А миссис Гедж, стоя на палубе парохода «Антилопа», болтала с пассажиркой, с которой познакомилась в плавании.

Пароход «Антилопа» осторожно скользил, причаливая. Процесс этот, как обычно, сопровождался гудками, криками, звоном колокола, и Геджу, старавшемуся затеряться в маленькой группке на пристани, казалось, что пароход не причалит никогда. Каждая минута, проведенная на открытом пространстве, на виду, вызывала невыносимые муки. Он уже приметил за углом двоих жандармов; кто знает, глядишь, еще с десяток таятся в засаде. В любой момент бедняга ждал криков: «Scelerat! Assassin!».[13] He успеешь оглянуться, как вся французская жандармерия гурьбой накинется на тебя.

Гедж горестно размышлял о напасти, в которую ввергла его судьба. И за что, спрашивается? Он всего-то опрокинул несколько стаканчиков, как и полагается любому нормальному мужчине, в ком течет красная кровь, по случаю Праздника. И что же? У него на совести убийство, ему приходится скрываться от полиции. Ну почему это приключилось именно с ним? Ведь на Празднике была целая толпа гуляк, и все упились не меньше него, но они не набрасывались на виконтов. Этот жуткий поступок Судьба приберегла только для него, Веллингтона Геджа, что представлялось ему дискриминацией чистейшей воды, крайне нечестной и несправедливой. Грохот опущенного наконец трапа прозвучал музыкой для его ушей.