Но что делать? — спрашивает его адъютант, может, пусть он подробнее опишет, что там происходит... И опять замечательно играет свою роль губернатор: «Ну да... э... нет, нет! Только, бога ради, без этого слова! Я его хорошо знаю: он напишет мне страниц семь омерзительных подробностей...» И снова склоняется над газетой. Но вновь появляется адъютант — новая телеграмма, потом — еще и еще... Рабочие уволены на заводах Батума «вследствие падения спроса на керосин», в городе растет беспокойство и волнения... От губернатора ждут решительной помощи, а он ничего поделать не может: «Что же я тут-то могу поделать? Не закупать же мне у него керосин! Законы экономики и... э... к сведению».
Вызвал помощника начальника жандармского управления полковника Трейница и попросил его объяснить, почему «в течение самого короткого времени этот прелестнейший, можно сказать, уголок земного шара превратился черт знает во что». Корни батумских явлений в том, что в городе работает «целая группа агитаторов во главе с Пастырем». Губернатор недоумевает: если это опасный человек, то почему его «не обезвредили»? Упустили, «отнеслись неряшливо к этому лицу, плохо взяли его в проследку, и он ушел в подполье». А ушел потому, что уж слишком обыкновенная внешность у Пастыря: «Телосложение среднее. Голова обыкновенная. Голос баритональный. На левом ухе родинка». И вновь автор устами губернатора иронизирует над услышанными сведениями: «Ну, скажите! У меня тоже обыкновенная голова. Да, позвольте! Ведь у меня тоже родинка на левом ухе! Ну да! (
А из разговора с управляющим Ваншейдтом губернатор узнает, что рабочие после увольнения «устроили настоящий ад», «тучи агитаторов» руководят этими волнениями рабочих. Только войска могут навести порядок в Батуме.
Губернатор, прибывший в Батум, пытается сначала подействовать на собравшихся на заводе «мерами кротости». Но требования рабочих, выработанные с помощью «тучи агитаторов», действительно были невыполнимы: «Вследствие падения спроса на керосин...»
Естественно, несколько человек было арестовано, а губернатор пригрозил непокорным Сибирью: «требования ваши чрезмерны и нелепы».
Сравнивая эти сцены, написанные в 1939 году, с теми, которые происходят сейчас почти повсеместно, просто поражаешься дару предвидения Булгакова, который, разумеется, на стороне здравого смысла, на стороне губернатора и владельцев заводов, которые поступают так, как им подсказывают законы экономики, о которых вспоминает даже военный губернатор, но о которых не вспоминают «тучи агитаторов» во главе с Пастырем, толкающих на разрушение сложившегося экономического порядка в государстве.
Внимательно вчитаемся в текст картины восьмой. Сцены в тюрьме... Надзиратель бьет Наташу ножнами шашки за нарушение тюремного режима: нельзя разговаривать со Сталиным. Тут же вся тюрьма поднялась на защиту женщины, особенно старались уголовные, «чтоб веселей было». Конфликт разбирает сам губернатор: выговаривает начальнику тюрьмы, наказывает надзирателя, переводит в другую тюрьму Сталина. С ненавистью смотрят на Сталина надзиратели, а начальник тюрьмы бросает ему вслед: «У, демон проклятый!» А первый надзиратель ударяет ножнами шашки уходящего Сталина...
Нет, не вызывает симпатии образ Сталина и в этой сцене. Да, и Николай II, узнав, что за подстрекательство батумских рабочих к стачкам и за участие в мартовской демонстрации в Батуме Иосиф Джугашвили-Сталин приговорен к «высылке в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции сроком на три года», обронил пророческую фразу: «Мягкие законы на святой Руси». За государственное преступление, которое привело к гибели четырнадцати человек, — и всего лишь высылка на три года...
Сталин вернулся из ссылки, бежал, значит, снова начнутся беспорядки в некогда «прелестнейшем уголке земного шара». А сколько таких, как Сталин, уже открыто действуют по всей Руси великой.
Ждут ее великие потрясения, о которых уже успел рассказать Булгаков в своих произведениях, а здесь просто анализирует причины гибели великой империи, исследует потоки того явления, которое, как пожар, вспыхнуло в России и кто тому способствовал, какие средства использовали для успешного завершения эксперимента, задуманного в Германии «большими учеными», об основных мыслях которых, изложенных в прокламациях, высказался «порядочный, на редкость развитый и упорный» одноклассник Сталина: «Бессмыслица это все, все эти ваши бредни». Но эти бредни и пустые мнимо-научные социал-демократические теории врывались в хижины простолюдинов, как говорил ректор при исключении Сталина, «заражая своим зловредным антигосударственным учением многих окружающих».