Читаем Том 9. Мастер и Маргарита полностью

Том 9. Мастер и Маргарита

2-й надзиратель ударяет Сталина ножнами шашки. Сталин отбрасывает сундучок, скрещивает руки так, чтобы оградить голову от ударов, идет. Надзиратели, с которыми равняется Сталин, бьют его, первый успевает ударить несколько раз. Трейниц появляется в подворотне, делает вид, что смотрит в небо.

Сталин(доходит до ворот, поворачивается, кричит). Прощайте, товарищи!

Тюрьма молчит.

Трейниц. Вещи подобрать!

1-й надзиратель поднимает сундучок, бежит к воротам.

Сталин(встречается взглядом с Трейницем, поднимает руку, кричит Трейницу). До свидания!

Занавес

Конец 3-го действия.

Картина десятая — Эпилог

Та же комната у Сильвестра. Вечер. В печке огонь. У печки сидит, задумавшись, Наташа.

Порфирий(входит). Опять думаешь? Что ты все время думаешь, я не понимаю? Это ни к чему! Ты бы лучше книжку взяла. Ты после тюрьмы слишком много размышляешь. Ну о чем?

Наташа. Ни о чем.

Порфирий. Видишь, как ты отвечаешь! Я к тебе по-человечески, с сочувствием… Помнишь, кто говорил эти слова! Когда я тебе нагрубил?

Наташа. Ах, да, да. Помню… А ты чего, собственно, возле меня ходишь? Сам бы занялся чем-нибудь!

Порфирий. Ничем я заниматься сейчас не намерен. Мой рабочий день закончен, я живой человек, имею право отдыхать, а тем более под Новый год. Я нуждаюсь в общении с людьми. И уж конечно не буду сидеть надувшись как мышь.

Наташа. Ну, пойди в кофейню.

Порфирий. Куда — пойди в кофейню? Ты слышишь, что на улице делается? Чего я не видел в кофейне? Желаю встречать Новый год с тобой и с Сильвестром.

Пауза.

Не понимаю такой молчаливости. Я не только сидел в тюрьме, но я был ранен в первом большом бою, чем горжусь. Но я сжался от всего, что перенесено, в комок, стал бесстрашен, и мысли у меня отточенные как ножи и, конечно, я не могу, повесив голову, смотреть в огонь. И, конечно, громы залпов мне кажутся гораздо важнее хотя бы воспоминаний о (нрзб) механике, тем более что он умер.

Наташа. Ничего нельзя понять, что ты говоришь!

Порфирий(присаживаясь у огня). Говорю, как идут воспоминания в голову и одно цепляется за другое. Ведь я не речь сейчас произношу. Ту конечно, я построил бы складно.

Наташа. Оратор ты не первоклассный, были, которые говорили лучше, чем ты.

Порфирий. Безусловно. Но я себя для трибуны и не предназначал. Но ты не можешь отрицать того, что во всей организации среди живых и мертвых, павших, погибших и тех, кто существуют, я был одним из самых боевых и буду, когда разгромленная организация встанет опять.

Наташа. Скажем так.

Порфирий. Одного я не могу сказать — когда она опять встанет.

Наташа. Это будет.

Порфирий. Вот ты сегодня говорила… Нет… Смотри правде в глаза ― его мы больше не увидим никогда.

Наташа. Зачем ты мне это говоришь? Тем более что никто этого не знает…

Порфирий. Зачем зарывать голову в песок подобно страусу? Они знают прекрасно, кого куда пристроить, и некоторых погребают в земле, а некоторых в снегах. У него слабая грудь, он не выберется из снега никогда.

Пауза

Как странно. Каждый год встречаем по-разному… прошлый — в тюрьме, а этот — в одиночестве у огня…

Наташа. Помолчи ты хоть одну минуту.

Порфирий. Какая ты неприветливая. Ведь я хотел повернуть твое расположение духа к лучшему…

Послышался осторожный стук.

Этот стук мне не нравится. Никто не должен прийти, кроме Сильвестра.

Наташа(осторожно заглянув в окно). Чужой…

Порфирий. Погоди, погоди. (Бросает какие-то бумажки в огонь.)

Наташа. Солдат не солда…

Порфирий. Что нужно? Кто там?

Сталин(глухо). Пустите. Это я.

Наташа. Нет. Кто это?