Том 9. Письма 1915-1968

<…>2-го наконец прибыл Костя Федин. Его торжественно встречал в Сочи директор дома, а в Гаграх на вокзале — я, Арон и Зина. Костя вышел из вагона, как министр, — с пледом на руке, с тростью, величественный и небритый. Ему приготовили хорошую комнату. Ко времени его приезда (после телеграммы отдыхающих в Литфонд) в доме навели порядок, все прибрали, начали гораздо лучше кормить. Косте повезло, — со дня его приезда стоит изумительная погода. Все время солнце, на море — штиль, почти все опять купаются, загорают, и яркость красок — и гор, и моря, и неба — необыкновенная, какой, говорят, не бывает и летом. Костя пока что очень доволен и восторгается здешним воздухом и тропическими запахами. В вечер его приезда мы устроили с ним военный совет, и я решил остаться еще на две недели и возвратиться вместе с Костей. Тогда я приеду без хвостов. Я и очень соскучился и уже хочется к зверям в Москву, в свой домик, а с другой стороны — мне здесь легко дышится, я, кажется, очень поправился, но, главное, к 15-му я не успею целиком окончить пьесу. Вот такие мои соображения. Сидим мы в столовой вчетвером — Зина, Костя, Арон и я. Зина совершенно перестала острить, — боится Федина. Едим новый фрукт — фейхою. Все им очень увлекаются. В общем, похоже на съедобную зубную пасту.

Привет всем. Обнимаю зверьков. Будьте осторожны.

Па.

1948

К. А. ФЕДИНУ

5 июля 1948 г. Солотча

Костя, милый, спасибо за то, что ты скрепил своей подписью телеграмму Перфильевой и Дика. Конечно, солот-чинский телеграф напутал и вместо «с подлинным верно» передал «с продолжением верно».

Я погрузился с головой в безделье. Брожу до беспамятства по озерам, по разнотравью, ловлю рыбу (лещей), весь продышался насквозь луговым и лесным воздухом. В этом есть какие-то признаки если не счастья, то покоя.

Был на днях за Окой, в Новоселках, пил с Фраером пиво в чайной под «пикусами» и доказывал ему, что Лермонтов сильнее Пушкина. Фраер сильно пугался. Со всех сторон заходили разноцветные грозы, со всех сторон белели старые церкви на крутых берегах, и было очень хорошо.

Новости здесь странные и идиллические, вроде, например, лягушки, которая поселилась в погребе и съедает все наши запасы червей (залезает в жестянку с червями, и оттуда ее надо вытаскивать за лапку, причем она сопротивляется, торопливо дожевывает червей и очень сердится).

У Серого много работы в больнице, — принимает у баб ребят.

Как ты? Как роман?

Обнимаю тебя. Поцелуй от меня всех — Дору, Нину, Варюшу, Сашу.

Твой Коста.

Серый всем кланяется. Принял вчера мальчика у рыбачки из Аграфениной пустыни и спал после этого 14 часов.

20 августа 1948 г. Солотча с лесного кордона 273

(«Лесная дача Орса»)

Костя милый, Саша тебе расскажет о нашей экспедиции в глубипу Мещорских лесов (на реку Пру): но, зная его немногословие, я все же хочу кое-что прибавить. Там, на Пре, мы вспоминали тебя. Если бы ты мог все это видеть, эти удивительные очень русские и очень сказочные места, которые даже сдержанный Саша назвал потрясающими. Представь себе огромный лесной край, дремучие сосновые боры на холмах, озера, душистые заросли, бездну цветов, реку, подмывающую вековые деревья, ночи, когда трубят в лесах лоси и около избы лесника горят костры (от волков) и пас в избе лесника Алексея Желтова. Мы прожили несколько дней вольной и дикой жизнью — было весело, беззаботно, и каждый пойманный язь казался нам сказочным. Саша — смелый и неутомимый охотник. Я, признаться, побаивался за него, — он уходил на уток в такие трясины, где летом можно проходить только на лыжах (и он ходил на лыжах). Проваливался по пояс. Удил на Пре окуней, на песках, где, пожалуй, наши следы были первыми человеческими следами среди бесчисленных следов волков и волчат. И мы подумали с Сашей — в будущем году обязательно приехать сюда и затащить тебя, — видеть все это одним и несправедливо и обидно. На Пру можно доехать на машине, до самой избушки лесника (через Рязань, Солотчу и Спас-Клепики). Это — полесье, древний и пустынный край. Обсудим это в Москве.

Дня через два я остаюсь здесь совершенно один — буду зверски работать. Если ты мне напишешь, то сделаешь доброе дело, — будет и одиноко и грустно, как всегда, в пустом большом доме.

Нина прислала восторженную телеграмму, — юг и море ее потрясли.

Как роман? На сносях? Или уже окончил? Завидую. Что думаешь делать дальше? Какие «планты»? Видел ли

В. В. и Сережу, — что-то они мне не пишут.

Целую Дору, Варюшу, тебя. Не забывай.

Коста.

Саша — чудесный. Похож на Блока. Мне будет скучно без него.

Ниночка, дорогая, спасибо тебе за письмо. В здешней глуши получать письма из Москвы — событие.

Жалко, конечно, что с Тимирязевкой пока что не получается, но «велик бог земли русской». В конце концов, все будет хорошо.

Я живу сейчас совершенно один в большом и пустом доме (если не считать слегка выжившей из ума девяностолетней старухи). Пишу при свечах (керосина нет) и вообще одичал, — как бы не разучиться разговаривать. Но хорошо — пусто, тихо, одиноко. В лесах и лугах — сыро, пасмурно, но тепло. Рыба клюет бешено, — вчера принес три кило язей.