Том 9. Письма 1915-1968

Вчера украинский поэт из Харькова, русский старик поэт из Архангельска (Молчанов) и весьма интеллигентный журналист-искусствовед (бывший повар) ходили по всем комнатам со звездой, свечами, с рушниками, повязанными через плечо, и славили Христа по всем правилам. (Пели «Рождество твое, христе-боже наш» и «Господи, слава тебе» и украинские колядки «Щедрик-ведрик, дайте вареник, грудочку кашки, кильце колбаски».) Собирали на поднос подаяние. Собрали сто рублей, яблоки, мандарины, папиросы и ушли в шалман, в Старую Рузу пропивать это подаяние. А сегодня уже трясутся, — как бы не узнал Фадеев и как бы чего не вышло. Вот и все здешние новости.

Когда я так наспех пишу тебе, то мне всегда кажется, что я забыл написать что-то главное, а это главное — то, что я страшно-страшно люблю свою Танюшу, милый ты мой, ласковый человек.

Когда придет твоя посылка (часа через два), я тогда еще припишу.

Только что шофер привез шубу — чудесную. Я примерял, она как раз на меня. Надо было купить такие шубки тебе и Галке (расходные).

Шуба вызвала здесь сенсацию. Старую шубу посылаю.

Деньги возьми по чековой книжке.

Да, вторая сенсация — это Галка. Шофер рассказывал, что он ее не видел, его не было дома, но все соседи наперебой рассказывали ему, что шубу приносила необыкновенная девушка, как он выразился, «русская боярышня». Но пусть Галка не задается.

Если эти сволочи затянут с квартирой, то поедем в Ялту.

Подумай о встрече Нового года. Ты очень устала. М. б., после Нового года поедешь сюда со мной до конца, т. е. до

15 января. Или на неделю, как будет можно.

Целую очень всех.

Обнимаю тебя, Танюш.

Твой Костька.

Поблагодари всех, кто мучился в очередях.

В Москве все решим.

1953

Т. А. ПАУСТОВСКОЙ

10 мая 1953 г. Коктебель

Танюша, радость моя, я, как и ты, — еще в дороге уже начал скучать по Таньке и Алешке. Все стараюсь представить себе, что вы сейчас делаете, как ты. Поправилась ли? Напиши мне все, — только правду.

Здесь я очутился в полном одиночестве и очень рад этому. Живу я довольно далеко от большого дома, на полдороге к той лачуге, где мы жили в 1949 году, в крошечном доме с террасой. Вокруг сад весь в цвету. Очень много ромашки, лакфиоли, сирени, дрока и полыни. Сейчас вечер, домик (очень теплый) трясется от ветра, шумит море (разыгрывается шторм), и за окнами светят прожектора по Карадагу. Зрелище феерическое.

Электричество помигало несколько минут и потухло. Пишу при свече. Около свечи сидят сороконожки и смотрят, как зачарованные, на огонь. Очевидно, я здесь отдохну, во всяком случае, дышится легко, и меня за весь день ни разу не «зажимало». Я думаю о том, с какой радостью я поеду в Солотчу к тебе и мальчишке. И мне хорошо от мысли, что я пробуду здесь сравнительно недолго — 25 дней.

Странно, — уже хочется писать (для себя), но я сдерживаюсь. Готовлю самоловы.

Писателей нет. Есть какие-то довольно скучные и брюзгливые люди (их пугает погода). Они совершенно не видят всей здешней красоты. Сегодня был необыкновенный закат, — в багровом огне, в дыму, над синими зловещими горами

11/V

Сегодня с утра солнце и море необыкновенной синевы. Уборщица поставила мне на стол огромный букет из белой сирени и ирисов.

Танюш, Танюш, ты же мой человек, правда? Ты не знаешь, какой я счастливый, что у меня есть моя Танька и всякие дети <С-> ^{и не} хватает только крова в Москве.

Я почему-то сейчас особенно уверен, что все будет хорошо. На меня все время садятся божьи коровки, а это — хорошая примета.

Ходила ли ты на рыбалку? В каком виде Солотча? Устраивайся медленно, больше отдыхай.

От тебя до сих пор еще нет ничего. Жду.

Обнимаю тебя и совершенно крошечного мальчика Лёлю. Привет няньке.

Твой Костъка.

Я встретил ту женщину — Феню, — у которой мы жили в 1949 году. Она работает в нашем доме отдыха. Узнала, обрадовалась. Мальчишка ее здоров, ему уже четыре годика.

Пиши, Танюша.

После обеда пойду попробую половить.

Сейчас почему-то по тропе на Карадаг временно не пускают

Директор тот же, которому мы задолжали 8а обеды «в кредит», Очевидно, он об этом забыл,

Радость моя, Танюшка, получил сегодня твое первое письмо и телеграмму. Ты все думаешь, что тебя мало любят, а я все никак не умею сказать, как я люблю тебя бесконечно и трогательно, ласковый и единственный для меня человек.

Я привязался к тебе так, как никогда и ни к кому пе мог бы привязаться в жизни, — всем своим существом.

Я разговариваю с тобой отсюда каждый день — тихонько, шепотом — и даже смеюсь от счастья. Бог наградил нас этой любовью, и все прошлое кажется мне <…> обидной и напрасной тратой сил и лет. Это письмо придет после дня твоего рождения. Будь спокойна, счастлива, — главное у нас есть. Есть много поводов для счастья, а все тягости забудутся и померкнут в одно мгновенье.

Чего стоит только один совершенно крошечный мальчик — винталыцик и балабошка!

Не уставай. Не устраивайся в доме со спешкой и напряжением. Отдыхай, отсыпайся. Мне уже осталось здесь жить примерно двадцать дней.