Том 9. Письма 1915-1968

Публикация писем делает необходимым нарушить молчание, какое обычно окружает семейные обстоятельства недавно умерших писателей. В данном случае положение облегчается тем, что молчание уже нарушил Н. Оттен («Издали и рядом. Из книги о К. Г. Паустовском», журнал «Октябрь», 1983, № 6), рассказавший о том, что Паустовский был трижды женат. Сын писателя от первого брака В. К. Паустовский в книге об отце, над которой он сейчас работает, пишет: «В зарубежных исследованиях о жизни и творчестве отца уделено внимание всем трех бракам. До сих пор я не совсем ясно представляю себе, где и как авторы этих работ доставали сведения, фотографии, что опи передали верно и что напитали? Скорее всего, они пользовались косвенными данными и расспросами, так как в нашем литературоведении такого рода личные обстоятельства стыдливо игнорируются. Исключение делается лишь для иностранных писателей. Вот о четырех браках Хемингуэя сообщается вполне свободно. Между тем для писателя эти вопросы совсем не праздные и очень тесно связанные с творчеством. Отец, например, был человеком далеко не легкомысленным, и все его браки были внутренне обоснованы». К выводу, что нет никаких оснований игнорировать «такого рода личные обстоятельства», остается только присоединиться. Нет сомнений, что лучше всего услышать об этих обстоятельствах из первых уст.

Из семидесяти шести лет, прожитых Паустовским, письмами представлены пятьдесят три. Самые ранние из писем были написаны двадцатитрехлетним молодым человеком, который мучительно искал свою дорогу в жизни. Хотя он успел уже вкусить от литературы, хотя два рассказа его были напечатаны, хотя в глубине души он уже сделал выбор, его писательское самоосуществление шло куда медленнее, чем это ему виделось в мечтах. Временами его охватывало отчаяние, и ему казалось, что напрасно он понадеялся на возможность стать художником слова. Ранние письма были для него не только единственным способом общения с близкими, с которыми его разлучили обстоятельства. Они были пробой пера, тренировкой литературных мышц. В письмах он воплощал то, что ему еще не удавалось воплотить в творчестве.

Застенчивый и замкнутый, К. Паустовский не склонен был перед каждым распахивать душу. Заветное оп держал про себя, и единственный человек, которому он без оглядки открывал свое тайная тайных и святая святых, была его невеста, а потом жена — Екатерина Степановна Загорская, свидетельница его творческих мук. Ей он поверял свои надежды и мечты, с ней делился горестями и разочарованиями, ее знакомил с тем, что только что сочинил. Восторги в них перемежаются с туманностями, подлинные события — с литературными реминисценциями. Письма были искренние, но их автор как бы входил в образ, созданный его воображением и навеянный чтением любимых книг. Паустовский не рисовался перед своей избранницей. Он на самом деле был в ту пору во власти мечтаний. Вымышленная жизнь, которой он отдавался всей душой, была для него реальнее самой реальности, а последняя вызывала у него чувство холодной отчужденности. Этот образ, образ человека, отрешенного от повседневности и ищущего духовной гармонии, ставший второй его натурой, предвосхитил романтических героев прозы писателя двадцатых годов. Если, исповедуясь в том, что делается у него на душе, автор писем воспарял над действительностью, то в описаниях происходящего вокруг него, рассказывает ли on о страшной сцеие прифронтовой бомбежки или о литературном вечере, собравшем цвет московской художественной интеллигенции, или об одном из первых после Февральской революции заседаний Исполнительного комитета, он строго придерживается фактов и воспроизводит каждую подробность обстановки с предельной точностью. И эта особенность его ранних писем становится устойчивым свойством его прозы, в которой герои могут совершать самые неожиданные и причудливые поступки, но фоп, на каком они действуют, выписан тщательно и достоверно, во всей его конкретности.