Том 9. Письма 1915-1968

Я смотрю на самого себя, быть может, немного странно с общепринятой точки зрения. Я думаю, что если мне правда дан талант (а это я чувствую), то я должен отдать ему в жертву все, — и себя, и всю свою жизнь, чтобы не зарыть его в землю, дать ему расцвести полным цветом и оставить после себя хотя бы и небольшой, но все же след в жизни. Поэтому теперь я много работаю, пишу, много скитался, изучал жизнь, входил в жизнь людей самых различных общественных слоев.

В этих скитаньях я физически не мог поддерживать связь с тобой, хотя это очень мучило и мучит и сейчас. Но теперь мне надо подождать, привести все в порядок, отстояться, и, я думаю, очень скоро я смогу приехать в Киев…

Живу я сейчас в Пушкине, в 20 верстах от Москвы, в зимней даче. Вокруг лес, снега, тишина. Работать здесь — прекрасно. Утомляют только поездки в город. В городе я не нашел комнаты. Кроме того, платить по 10 червонцев за комнату я не могу, а дешевле в Москве не найти…

Уже поздно, три часа ночи, надо кончать. Скоро опять напишу. Знаю, что тебе тяжело очень, но до сих пор и мне было немногим легче. Теперь все проясняется, и я смогу помочь тебе и, может быть, скоро избавить тебя и от этой проклятой зависимости от других и от труда. Как Галя? Напиши все подробно, не сердись на меня и Катю. Целую крепко тебя и Галю. Катя целует,

Твой Котик.

М. Г. ПАУСТОВСКОЙ

2 апреля 1924 г. Москва

Дорогая мама и Галя. Вчера муж Маруси передал мне твое письмо. Он долго искал меня, т. к. я работаю уже не в «На Вахте», а в Росс. Телеграфном агентстве (Роста) вечерним редактором. Эта работа и легче и удобнее, — весь день у меня свободен, и работаю я от 5 до 9 вечера

Писал ли я тебе о том, что я с Катей ездил в Петроград и мы провели там три дня вместе с Эммой Шмуклером. У него очень славная жена, он, когда увидел меня, онемел от изумления и восторга. Он сильно возмужал, живет неважно, работает у своего дядюшки, который его страшно эксплуатирует.

Прислать своих вещей с мужем Маруси как раз сейчас не могу. Пришлю через несколько дней. Дело в том, что у меня они в одном экземпляре. Я достану несколько экземпляров и тогда пришлю.

Прости, что не присылаю денег. Но пока еще это трудно. За годы скитаний у нас постепенно пропали все вещи, и в Москве пришлось снова одеваться и оборудоваться.

Катя на днях напишет. Она начала сотрудничать в берлинской газете «Накануне» — московским корреспондентом и потому находится в восторге.

Целую тебя и Галю. Пиши.

Твой Котик.

Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ

8 июля 1925 г. Одесса

Кролик, махонький. Нижний Днепр — чудесное место. Розовые степи, ослепительные пески, богатые деревни, все пристани, пароходы и баржи завалены вишней и черешней, в Херсоне весь порт заставлен корзинами с вишней, пароходы на Одессу берут вишню чуть ли не в машину, по палубам нельзя пройти, — они липкие от вишневого сока. Какой-то вишенный потоп, народное бедствие. Везут эти вишни чудовищно-толстые торговки с засученными рукавами, — «тети», миллионерши, которые ругают капитанов, распоряжаются на пароходах, как у себя в лавке, и терроризируют пассажиров.

На Нижнем Днепре — в Каховке, Лепетихе, Никополе — сохранилась еще шевченковская Малороссия — див-чата по вечерам поют, парубки танцуют, народ богатый, ласковый и очень веселый. Алексей Николаевич хохочет без конца. Бабы-торговки его пе понимают, он не понимает их. Особенно его смешит, что «кувшин» здесь называют «глэчиком».

В Херсоне была жара в 332 градуса, мы обедали в какой-то столовой, ели борщ, вареники с вишнями, отбивные котлеты, пили квас, черное пиво и закончили мороженым и за все это заплатили по 50 копеек. Из Херсона в Одессу шли на «Желябове». За Очаковом была качка. Алексей Николаевич не укачивается.

В Одессе остановились у Аренберга (семья на даче). За три дня загорели страшно, я весь коричневый. В Одессе я умышленно никуда не хожу, чтобы не уставать. Видел Багрицкого и Колю. Ловил сегодня бычков па 9-ой станции, на старом камне. Поймал 20 штук.

Море яркое, дни солнечные, жара тропическая. Едим страшно много. Я посвежел.

В Крым отсюда поедем на «Пестеле».

Почему ты не написала в Одессу? Приехала ли Саша. Отдай, ради бога, Матрешку, а то она вечно лазит под ноги. Береги девочку, она будет смешная. Обо мне не тревожься. Ал. Ник. очень хороший попутчик.

Целую. Кот.

Написала ли ты мне в Севастополь? Багрицкий спел мне песенку старых евреев с Молдаванки, я ее записал, ужасно смешная.

Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ

27 июля 1925 г. Батуми