Том 9. Преображение России

— Ха-ха-ха! — развеселился Людвиг. — А тут дальше, представьте себе, есть такое место: «Русская армия, бывшая всегда победоносной, воевавшая обыкновенно на неприятельской территории, совершенно забудет понятие „оборона“, которое так упорно прививали ей в течение предпоследнего периода нашей государственной жизни… Конечно, если какая-нибудь держава питает агрессивные замыслы против России, то наша боевая мощь ей неприятна, ибо никто уже не может теперь питать вожделений о какой бы то ни было части русской земли. „Si vis pacem, para bellum“ — „Если хочешь мира, готовься к войне“. Россия в полном единении со своим верховным вождем хочет мира, но она готова».

— И одни готовы и другие тоже готовы, — неожиданно для Сыромолотова заговорил старый Кун, — а кто лучше готов — вот в чем является вопрос.

— Позвольте, я не понял все-таки, против кого направлена эта статья? — спросил одновременно и Людвига Куна, и его отца, и Тольберга художник.

— Как «против кого»? — удивился Людвиг. — Разумеется, против Австрии… Что удалось Японии в девятьсот пятом году, то, Австрия думает, может удаться и ей.

— Ну что вы, что вы! — заулыбался, как шутке, Сыромолотов. — Япония была очень далеко, Австрия у нас под руками. Да со времен японской войны так действительно много нового введено в нашей армии.

— А что, что именно введено нового? — так и вскинулся Людвиг Кун.

— Да ведь вот же вы сами сейчас читали, что нового.

— Ну, это, знаете, ведь общие фразы… Это официальная статья. А вы, может быть, от кого-нибудь слышали из военных, что введено нового, — скажите. Этим очень интересуются в Берлине, туда и можно бы было написать в одну газету, а? Это большое бы имело значение: частным корреспондентам гораздо больше там дают веры, чем вот таким, официальным. Официальные лица, вы сами понимаете, разумеется, должны, обязаны так писать, за это они огромное жалованье получают, а как на самом деле, если посмотреть со стороны, а?

И Людвиг впился глазами в глаза Сыромолотова так назойливо, что тот даже отмахнулся от него рукой, сказав при этом:

— Помилуйте, что вы, откуда же я такие тонкости могу знать!

V

Как все отмежевавшиеся от других, чтобы они как можно меньше мешали делу, Сыромолотов начинал уже негодовать на себя за то, что остался обедать у Кунов. Поднимать настроение вином он вообще не привык, так как этот необходимый для него, как художника, подъем настроения обычно чувствовал всегда: ему не случалось забывать о том, что он художник. Между тем выпитое им у Кунов вино не обостряло его зрения, а туманило, а главное, то, что говорилось кругом, выпадало из круга обычных его интересов. Прилежным чтецом газет он никогда не был. На то, чтобы пробежать газету, он тратил не больше пяти минут в день, и менее всего могли интересовать его статьи каких бы то ни было министров.

Однако почему-то выходило так, что начинали переставляться помимо его воли предметы в рамке той картины, какую он для себя прочертил: далеко на задний план уходила его «натура», а на передний выдвинулся этот инженер-электрик, с прядью белесых волос, свисающей на лоб, и с назойливыми, тоже белесыми, глазами, молодой Кун, которому все свое внимание отдавали другие: и Куны и Тольберги. Даже Эрна не говорила с матерью Людвига о чем-нибудь постороннем, как это принято у женщин, когда они долго уже сидят в обществе мужчин, а неослабно следила за разговором, затеянным Людвигом.

Вот он сказал вдруг:

— Вам, Алексей Фомич, как художнику, должны быть яснее подспудные эти, как бы сказать, течения жизни, которые могут ведь вдруг и прорваться наружу и, пожалуй, затопить даже, а?

— Мне? — искренне удивился Сыромолотов. — Мне, художнику, подспудное? Нет, с подспудным я не имею дела, а только с тем, что именно не подспудно, что я могу видеть своими глазами… А подспудное — это что же такое? Политика, что ли?

— Назовите хотя бы и политикой, — улыбнулся Людвиг. — Вы, конечно, скажете, что вы — не политик, не строите общественной жизни…

— Да, да… даже и электричеством не занимаюсь, — вставил Сыромолотов.

— Очень хорошо! Этим занимаемся мы с ним, — кивнул Людвиг на Тольберга, — но вы, художник, обладаете таким чутким аппаратом, который, одним словом, может сразу обобщить разные там факты и сделать вывод… Почему, например, наш военный министр Сухомлинов, хотя он и не подписался, выступает вдруг со статьей «Мы готовы»?

— В самом деле, что его могло заставить это сделать? Получил приказ от царя, что ли?

— В том-то и дело, в том-то и дело, что, может быть, и получил приказ! — подхватил Людвиг. — Ведь нужно знать, почему это вдруг — «Мы готовы». Для кого собственно это писалось? Это — вопрос, разумеется, но… Вот я вам принесу показать одну статейку…

И он, как и раньше, стремительно вышел из комнаты, унося при этом газету.

Вернулся он так же быстро, как и в первый раз, но теперь в его руках была уже не газета, а записная тетрадь в черной клеенке.