Сюжет довольно своеобразен и старательно разработан, причем умело использованы некоторые эффекты детективного романа: преступление, неизвестность, кто виновник, неправильные предположения и погоня за ложным убийцей. Подробно описывается клиника для душевнобольных в теперешнем «Ленинграде». Один из пациентов, полуинтеллигентный солдат Галкин, потерявший на войне ногу и лишившийся рассудка, рассказывает о своей любви, перешедшей в ненависть, к некой молодой даме. На следующий день он убегает из клиники, его видят входящим к этой даме, потом обнаруживают ее труп. Галкина пытаются задержать на станции Любань, но он куда-то исчезает, и никакие поиски и облавы не приводят к цели. «Угрозыск» не сомневается в его вине, но странный одноногий преступник неуловим. Оказывается, он попал в заброшенную, по общему мнению, пустую дачу, где, однако, живут маленькие беспризорные. В это время у Галкина начинается просветление, и он сам отдается в руки милиции и приносит повинную. Но случай обнаруживает истинного убийцу, как водится в советской книге, спекулянта и провокатора. Его арестовывают, а Галкин, не выдержавший потрясений, кончает с собой. В романе еще множество персонажей, между которыми, как иногда у Диккенса, открываются самые неожиданные связи и отношения, и судьба которых находит композиционно-надуманное, искусственное и ненужное завершение в эпилоге.
Леонид Борисов приятно удивляет редким для советского писателя качеством: некоторой долей гуманности. Он жалеет своих героев, хвалит добрых и за добро, любит разные благородные рассуждения и готов проявить «великодушие» даже к эмиграции. В своем желании всё примирить, он додумывается до слова: «Петер-лен-град». Гуманная основа сказывается не только в известной терпимости, столь редкой сейчас в России, но и в теплоте тона, притом лишенной слащавости. Благодаря этому быт, наперед заданный, у стольких русских писателей общий и одинаковый, оживает, теряет свои «бытовые» мертвые черты. Особенно тепло и живо, просто по-человечески, изображены малыши-беспризорные, о которых так много теперь пишется сентиментального или неимоверно-грубого.
У Леонида Борисова есть дарование, но ему следует оставить, «избыть» известную предвзятость, общепринятую в советской литературе: отказаться от обязательно-искусственных методов, неоправданно сложных построений и особенно от ложно-патриотической «ура-советской» мании величия.
Ел. Исаева. Расказы. Э. И. Этингер. Рига. 1927
Перед нами коротенькая книжка автора, вероятно, печатающегося впервые. Налицо обычные недостатки, свойственные новичку: обилие «ярких» описаний, настроения сбивчиво-нагроможденные, не ставшие литературой, «сырые», иногда неубедительный, неправдоподобный сюжет. Таков первый рассказ «Весной». Начало его поэтическое: старый человек гуляет по саду, радуясь утру, солнцу, весне. В это время его сын, вернувшийся после кутежа и грубо им оскорбленный, стреляется. Вместо раскаяния или горя неожиданное восклицание: «Болван, испортил мне утро». Жанр госпожи Исаевой – нечто среднее между сюжетным рассказом и стихотворением в прозе. Последнее требует особо тщательной отделки. Между тем попадаются погрешности непростительные, например: «ее выброшенное беспокойство» – или – «постучав половина десятого в дверь». Автору было бы полезно построже за собой следить, не злоупотреблять «лирикой» и, не гоняясь за легкими эффектами, передавать, по-видимому, знакомую ему, провинциальную обстановку и обыкновенные, невыдуманные отношения. Все эти условия до некоторой степени соблюдены в лучшем рассказе сборника – «Эсфирь».
Новые данные о дуэли Пушкина
Известная работа П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» вышла третьим изданием («Госиздат», 1928), со включением некоторых материалов, обнаруженных после революции и уже опубликованных (например, в книге А. Полякова). Новое у Щеголева, – это результаты экспертизы почерка, которым был написан диплом, приведший к ноябрьскому столкновению Пушкина с Дантесом. Экспертиза, произведенная судебным экспертом Сальковым, подтвердила – насколько вообще может рассчитывать на безошибочность этот способ установления личности виновного – то, о чем уже раньше говорилось и писалось, а именно, что текст пасквиля был переписан кн. П. В. Долгоруким, знакомым Геккерна, эмигрировавшим при Александре II и стяжавшим себе известность выступлениями против русского правительства и высшей аристократии, а также скандальным процессом об анонимном письме к кн. Воронцову. Не менее убедительно, чем судебная экспертиза, звучит публикуемая Щеголевым неизданная статья кн. В. Ф. Одоевского (1860 г.), где в ответ на нападки Долгорукова о нем говорится как о господине, который занимался «переносом анонимных подметных писем и действовал на этом поприще с большим успехом: от них произошли многие ссоры, семейные бедствия и, между прочим, потеря, которую Россия доныне оплакивает». Впрочем, в отношении современников к Долгорукому многое остается до сих пор неясным.