Том III

«О лютое время! О, в коль бедное состояние пришло христианство… — пишет он, — везде слышится жалоба и плач, воздух самый шумит, плачевными гласами наполненный. Тамо вдова жалуется и плачет: той, де, сильный человек отнял у неё землю. Там убогий стонет: где мне жить? такой–то насильник согнал меня с земли и дом мой разорил. На другом месте крестьянин рыдает: столько–то дней в неделю работаю я на господина своего — когда уже мне на дом мой работать?»[192] Мы не знаем, читал ли Достоевский Тихона Задонского до 1845 года, когда были созданы «Бедные люди», но вот их основная идея во взволнованных словах архиерея XVIII века: «Бедные люди, не имея где сыскать, кто бы их плач услышал, и обиды насилия отвратил, и слезы отер, на небо, к Богу, Отцу сирых и Судии вдовиц, воздыхают и вопиют: «Боже! Ты наш Создатель и Господь, Ты наш защитник и помощник. Мы на земле бедности… Ты услыши и помилуй нас, бедных, и отри слезы озлобленного создания Твоего»»[193]. И еще в другом месте епископ пишет: «Одни расширяют и украшают домы свои, а другие и хижин не имеют. Одни каретами и цугами проезжаются, другим землю пахать нечем… Но позовутся еще на всемирный суд все судии и власти… и воздадут ответ… станут цари и воздадят слово, станут князи и вельможи и воздадят слово, станут господа и воздадят слово, станут пастыри и воздадят слово… за неправедные суды и бессовестные и беззаконные с людьми, им порученными, поступки»[194].

Подчеркнем: это говорилось в XVIII веке, но не Радищевым, а православным архиереем, которому, конечно, хорошо была известна его эпоха, и как запросто можно было, по примеру Ростовского митрополита Арсения, попасть в каземат. Но это был святой архиерей, для которого стала неизбежна борьба за единство веры и жизни, веры и любви, за сохранение в истории дела Христова.

«Многие называются христианами, — пишет он, — но истинный христианин (иначе) познаться не может, как от истинной веры и любви. Сии приметы истинного христианина… Христианин познается от веры и любви… где нет любви, там нет веры»[195].

И это учение о единстве веры и любви было крайне нужно Достоевскому в его противопоставлении истинного христианства христианству ложному: это единство была та земля, на которой он только и мог стоять. Он мог верить только от любви или исходя из любви, подтверждая слова преподобного Иоанна Лествичника, древнего святого, что «любовь есть источник веры». В записных тетрадях к «Бесам» есть такая запись: «Вера эта не одно умственное признание превосходства Его учения, а непосредственное влечение. Надо именно верить, что это окончательный идеал человека, всё воплощенное Слово, Бог воплотившийся. Потому что при этой только вере мы достигаем обожания, того восторга, который наиболее приковывает нас к Нему непосредственно и имеет силу не совратить человека в сторону» (11: 188). И вдругом месте тетрадей — о том, что «совершенная любовь совпадает с совершенной верой» (11: 268).

Это есть «вера, действующая любовью»[196] апостола Павла, и, конечно, только такая вера имеет власть над человеком и миром. Учение св. Тихона, показавшее Достоевскому чистоту идей перво–христианства, дало ему опору в его борьбе за Христа в истории, а фигура святителя стала ясным центром романа и антитезой его темноте. Еще в материалах к «Житию великого грешника» Достоевский записывает: «Тихон коренником крепок, как ребенок чист, мысли дурной иметь не может, смущаться не может и потому все поступки его ясные и прекрасные» (9: 138). Вся церковная действительность могла быть теперь воспринята им по–другому: если возможен Тихон, значит, не ложно обетование Евангелия о духовной непобедимости Церкви, значит, возможна борьба за нее с темной силой холода и греха, равнодушия и ненависти, заливающих Россию и страницы романа.

Бессилие равнодушной или нелюбящей веры сильнее всего разоблачено в Апокалипсисе, и вот в непропущенной главе «У Тихона» мы читаем такое место:

«Полный атеизм почтеннее светского равнодушия», — весело и простодушно ответил Тихон Ставрогину.

«— Ого, вот вы как.

— Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершеннейшей веры (там перешагнет ли ее, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха.

— Однако вы… вы читали Апокалипсис?

— Читал.

— Помните ли вы: «Ангелу Лаодикийской Церкви напиши…»?

— Помню. Прелестные слова…

— 1де у вас книга? — как–то странно заторопился и затревожился Ставрогин, ища глазами на столе книгу, — мне хочется вам прочесть… русский перевод есть?

— Я знаю, знаю место, я помню очень, — проговорил Тихон.

— Помните наизусть? Прочтите!..