Томъ пятый. Американскіе разсказы

— Кто кричитъ? Улька? — весело спросила она, подходя къ группѣ шумѣвшихъ ребятишекъ. — Сказывайте, кто кого обидѣлъ?

Уличка опять затопала ногами.

— Противные русскіе ребятишки уронили мой хорошій американскій чулокъ, — визжала она, захлебываясь отъ гнѣвныхъ слезъ.

Реальные враги въ головѣ Улички заняли мѣсто воображаемыхъ, и она совсѣмъ забыла о злыхъ эльфахъ.

— Ну, не плачь! — успокоивала ее мать. — Дай, я повѣшу его на мѣсто!

Дѣвочка тотчасъ же перестала плакать.

— Выше повѣсь, — сказала она, слѣдя за руками матери. — Пусть Санта-Клаусъ увидитъ мой чулокъ первымъ.

— Мама! — прибавила она довѣрчивымъ тономъ. — А что Санта-Клаусъ принесетъ мнѣ?.. какъ ты думаешь?..

— Куклу! — сказала мама, улыбаясь. — Большую, съ фарфоровой головой.

Кукла была уже куплена и лежала въ нижнемъ ящикѣ комода, конечно, помимо вѣдома маленькой Улички.

— Кокло! — мимоходомъ передразнила дѣвочка свою мать. — Говори лучше: doll.

Онѣ все время говорили на разныхъ языкахъ, но мать пересыпала свою рѣчь англійскими словами для лучшаго пониманія дѣвочки, и для человѣка со стороны ея жаргонъ показался бы совершенно непонятнымъ.

— А еще что? — тотчасъ же прибавила Уличка.

— А еще candy (конфеты)… — сказала Матрена Ивановна, опять употребляя англійское слово.

— Какія candy, шоколадныя? — оживленно воскликнула дѣвочка. — Ахъ, хорошо!.. Добрый, добрый Санта-Клаусъ… — мечтательно прибавила она и даже закрыла глаза въ избыткѣ восторга.

— А мнѣ что принесетъ! А мнѣ? — кричали другія дѣти, обступая мать и теребя ее за полы.

— А кишъ! — отмахнулась Матрена Ивановна. — Завтра увидите.

Она опять бросилась къ столамъ, но на порогѣ остановилась съ гостьей, долговязой и бѣлокурой бабой, которая была одѣта совсѣмъ по-русски, въ ситцевомъ платьѣ и съ шалью на плечахъ, и смотрѣла на эту сцену съ недоумѣвающимъ и даже нѣсколько боязливымъ любопытствомъ.

— Чего это они лопочутъ? — спросила гостья, указывая пальцемъ на ребятишекъ.

Онѣ были изъ одного города, и мужья ихъ когда-то работали въ одной мастерской, но Илья Никитичъ раньше дерзнулъ на переселеніе въ Америку и взялъ съ собою жену. Павелъ пріѣхалъ только черезъ годъ, по его вызову; а жена Павла, Дарья, явилась всего три дня тому назадъ, ибо раньше этого времени мужъ все не могъ рѣшиться купить для нея шифъ-карту. Въ этомъ случаѣ, какъ и во всѣхъ человѣческихъ дѣлахъ, эмигранты тянулись длинными и непрерывными рядами, цѣпляясь другъ за друга, какъ крючки и петли. Ряды, шедшіе изъ Россіи, до сихъ поръ начинались изъ Ковны или Бердичева и тащили въ Америку только каширныя петли. Усольцевъ началъ собой одинъ изъ русско-славянскихъ рядовъ, и по его слѣдамъ успѣло явиться уже нѣсколько новыхъ звеньевъ.

— Чего же это они лопочутъ, мать моя? — повторила Дарья низкимъ голосомъ, поглядывая на ребятишекъ даже не совсѣмъ доброжелательными глазами.

— А это, видишь, они чулки повѣсили, — сказала хозяйка, указывая на наличникъ камина, гдѣ рядышкомъ красовались три дѣтскихъ чулка съ широко разставленнымъ устьемъ, — для Санта-Клауса, а по-нашему для Николы Чудотворца. Потому, по американской вѣрѣ, — продолжала она, — Санта-Клаусъ приходитъ ночью, сквозь трубу спущается и кладетъ гостинцы въ чулки этые…

— Ужли правда? — спросила гостья съ озадаченнымъ видомъ.

— Ну, вотъ! — сказала хозяйка снисходительнымъ тономъ. — Сами, конечно, покупаемъ.

— Поживешь, все узнаешь! — прибавила она съ сознаніемъ собственнаго превосходства.

— Премудрость! — вздохнула гостья. — Русскіе ребятишки, а лопочутъ по американски…

Она неторопливо перешла комнату, стуча своими тяжелыми башмаками, и усѣлась въ группѣ женщинъ, которыя весело болтали между собой, на половину не понимая другъ друга и поминутно разражаясь хохотомъ по поводу взаимныхъ недоразумѣній. Кромѣ нея и хозяйки въ комнатѣ не было православныхъ русскихъ женщинъ, ибо младшіе члены русскаго общества пріѣхали еще «въ холостомъ видѣ», по опредѣленію самаго разбитного изъ нихъ, Ванюшки Руднева. Одна гостья была женой одного изъ вышеупомянутыхъ обрусѣлыхъ евреевъ, хотя она говорила по-русски хуже своего мужа; другая была русинка изъ угорской Буковины; третья какая-то иная австрійская переселенка, не то словинка, не то словачка. Другіе члены общества были такъ мало знакомы съ австрійской національной картой, что даже не подозрѣвали разницы. Но когда она говорила, они прислушивались съ нѣсколько недоумѣвающимъ видомъ. Звуки и слова ея рѣчи звучали совсѣмъ похоже по-русски, но какъ-то отказывались складываться въ удобопонятныя фразы.

Были еще двѣ дѣвушки, еврейки, уже совсѣмъ плохо говорившія по-русски. Ихъ пригласили для танцевъ и для компаніи Рудневу и его сверстникамъ. Онѣ долго упирались, но потомъ согласились, увлекаемыя желаніемъ посмотрѣть настоящихъ русскихъ молодыхъ людей.