Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

Японцы насъ искалѣчили, теперь передъ урядникомъ дрожимъ. А какъ кричали!.. Что изъ того, что влетѣло? Трусамъ однимъ не влетаетъ. Безъ борьбы ничего не дается…»

Слѣпой покачалъ головой.

— Теперь будетъ опять… Быть можетъ, набухнетъ еще разъ, или какъ по иному… Грамотной силы много. Большого не достигнемъ. До соціализма лѣтъ ста не доживемъ, а свободъ кое-какихъ достигнемъ, лѣтъ черезъ десятокъ.

Слѣпой помолчалъ и вздохнулъ.

— Черезъ десять лѣтъ я и мышей не буду ловить. Шестьдесятъ-восемь стукнетъ… Не во-время родился… Если бы я былъ моложе, взялъ бы посохъ, пошелъ бы по Россіи. Жизнь моя въ словѣ. Изъ этого дома слово мое далеко не достигнетъ.

Я не зналъ, что сказать ему.

— Есть сказка, — началъ опять слѣпой. — Былъ королевичъ. Приколдовали его навѣки недвижимо. До пояса у него тѣло, а отъ пояса камень. И не можетъ пошевелиться… Сидитъ и живетъ и старѣетъ… И я не лучше его…

Я собрался уходить.

— Позвольте вамъ оставить немного денегъ, — предложилъ я на прощанье.

Слѣпой не пошевельнулся. Я вынулъ монету и положилъ ее въ руку женѣ сапожника. Но она замотала головой.

— Не мнѣ. Не надо. Чтобы не было соблазну… Иванъ Матвѣичъ, тебѣ даетъ…

Она отыскала его руку на столѣ и вложила въ нее деньги. Слѣпой вернулъ ихъ обратно.

— Возьми себѣ за квартиру, — сказалъ онъ. — И такъ не плачено.

Я вышелъ за ворота и отправился на пристань, собираясь въ тотъ же день уѣхать изъ Самары.

Но еще долго передъ глазами моими стоялъ этотъ слѣпой человѣкъ, сильный и вмѣстѣ безпомощный, способный и заброшенный.

Онъ былъ, какъ живой инструментъ, созданный природой для благородной работы, но испорченный ею въ самомъ началѣ, брошенный въ сторону и ржавѣющій въ углу…

Приколдованный плѣнникъ…

С.-Петербургъ, 1908.