Том Сойер за границей

на него. И все, бывало, стоят разинув рты, а он знай себе болтает. Вы в

жизни ничего подобного не видывали.

  Ну вот, значит, не было никакой возможности решить, кто же самый великий

путешественник. Одни говорили, что Нат, другие - что Том. Все признали,

что Нат проехал больше по долготе, но им пришлось согласиться, что Том

хоть и уступал Нату в долготе, зато перещеголял его по части широты и

климата. Значит, получилась ничья. Вот обоим и приходилось всячески

расписывать свои опасные приключения, чтобы хоть как-нибудь одержать верх.

Парсонсу трудновато было тягаться с простреленной ногой Тома, и, как он ни

пыжился, все равно ничего у него не получалось: ведь Том не сидел на

месте, как полагалось ему по справедливости, а поминутно вскакивал и,

прихрамывая, ковылял взад-вперед, покуда Нат рассказывал про свои

вашингтонские приключения. Том ведь все хромал, хотя нога-то у него

давным-давно зажила. По вечерам он даже упражнялся дома, чтобы не

разучиться, и хромал ничуть не хуже, чем с самого начала.

  А с Натом вот что приключилось. Не знаю, правда ли это, может, он это в

газете вычитал или еще где-нибудь, да только, надо отдать ему

справедливость, он здорово обо всем рассказывал. Всех прямо мороз по коже

подирал, да и у самого Ната дух захватывало, и он побелел, как полотно, а

женщины и девицы - те прямо чуть в обморок не падали. Ну вот, значит, дело

было так.

  Прискакал он в Вашингтон, поставил лошадь в конюшню и явился со своим

письмом прямо на дом к президенту. Там ему говорят, что президент сейчас в

Капитолии и как раз собирается ехать в Филадельфию, так что если он хочет

застать его, то пускай ни минуты не медлит. Тут Нату просто дурно стало.

Лошади-то при нем нету, и он прямо не знает, что делать. Вдруг откуда ни

возьмись подъезжает какой-то негр в старой, обшарпанной карете. Нат не

растерялся. Кинулся он к негру, да как заорет:

  - Полдоллара, если ты доставишь меня к Капитолию за полчаса, и еще

четверть доллара в придачу, если довезешь меня за двадцать минут!

  - Идет! - отвечает негр.

  Нат вскочил в карету, захлопнул дверцу, и они со страшным грохотом и

треском понеслись вперед по самой скверной дороге, какая только есть на

свете. Нат просунул руку в петли, вцепился в них что было силы, но вдруг

карета натыкается на камень, взлетает в воздух дно у нее отваливается, а

когда она снова упала вниз ноги Ната очутились на земле, и он видит, что

если не поспеет за клячами, то тут ему и крышка. Он до смерти перепугался,

однако взялся за дело не за страх а за совесть: уцепился за петли, ноги у

него так и замелькали. Бежит он во весь дух и что есть силы орет кучеру:

останови, мол; да и народ на улицах тоже вопит - ведь все видят, как он

под каретой ногами перебирает, а голова и плечи, из окон видать, внутри

болтаются, и все понимают, какая страшная грозит ему опасность. А кучер-то

- чем громче люди кричат, тем громче он гикает, пуще прежнего понукает

своих кляч, а сам орет не своим голосом: "Вы не бойтесь, хозяин, уж я вас

к сроку доставлю, вы не беспокойтесь!" Ему-то кажется, будто все его

погоняют, и понятно - он из-за своего крика ничего расслышать не может. И

вот таким порядком несутся они вперед, и тот, кто это видит, просто

холодеет от ужаса, а когда они, наконец, подъехали к Капитолию, то все

сказали, что еще никто никогда так быстро не ездил. Лошади стали. Нат в

полном изнеможении свалился наземь, а когда его вытащили, он был весь в

пыли, в лохмотьях и босой, но зато он успел как раз вовремя, захватил

президента, вручил ему письмо, и все вышло как следует - президент тут же

его помиловал; Нат дал негру полдоллара прибавки вместо четверти - он ведь

понимал, что, не будь этой кареты, ему бы ни за что не попасть туда к

сроку.

  Да, это было замечательное приключение, и Тому Сойеру приходилось всячески

козырять своей раной, чтобы не ударить лицом в грязь.

  Так вот, мало-помалу слава Тома начала меркнуть, потому что у людей

появились новые темы для разговоров - сперва скачки, потом пожар, потом

цирк, потом большой аукцион невольников, а сверх всего затмение. Ну, и

тут, как всегда бывает в подобных случаях, устроили молитвенное собрание,

и уж теперь никто больше не говорил о Томе, а он просто вне себя был от

возмущения.

  Вскоре Том совсем загрустил и целыми днями ходил как потерянный, а когда я

стал спрашивать, из-за чего он так мается, он сказал, что у него скоро

сердце разорвется от тоски: годы, мол, идут, он стареет, никто нигде не

воюет, и не видит он никакого способа покрыть себя славой. Сказать по

правде, все мальчишки про себя так думают, но я никогда еще не слыхал,

чтобы кто-нибудь да прямо так и заявил об этом.

  Ну вот он и принялся выдумывать разные планы, как бы ему стать

знаменитостью. И очень скоро его осенило, и он предложил принять меня и

Джима. Том Сойер всегда был человеком щедрым и великодушным. Есть много

ребят, которые подлизываются к тебе, если у тебя что-нибудь хорошее

завелось, но когда им самим случится наткнуться на что-нибудь хорошее, они

тебе ни слова не скажут, а постараются все это прикарманить. Но за Томом

Сойером этого греха никогда не водилось.