Том Стволер

— Это мой дядя Мусорщик, — говорю. — Только он не упражнялся. Он лошадку выгуливал.

— Но почему на цветочной клумбе? — Сосед, который этническое меньшинство, качает головой. Она у него очень смешная, ну, голова. С такой смешной штукой, которая вместо шляпы.

— Это не цветы, это вредные сорняки. — Я смотрю на сорняки. — Это был мой дядя Мусорщик. У него механизм поломался.

— Тогда ему надо к врачу.

— Ему некогда, он очень занят. Он мусорщик и собирает отходы. Ну, которые бытовые.

— Одним словом, мусор.

— Ага. Он хранит его у меня дома. И туалет теперь занят, и поэтому я не могу писать дома.

Сосед, который этническое меньшинство, чешет эту смешную штуку, которая у него вместо шляпы.

— У меня полный дом мусора, — говорю. — И в ванной тоже. В ванне и на унитазе.

— Ну, так бы сразу и сказал. — Сосед, который этническое меньшинство, отодвигает сломанную планку, ну, которая в заборе, и говорит: — Можешь сходить в туалет у меня.

— Мама велела мне не разговаривать с этническими меньшинствами.

— Я родился и вырос в Лондоне. — Сосед, который этническое меньшинство, говорит: — Точно так же, как ты.

Я прохожу через дырку в заборе. Там, где он сломан.

— Ну вот. — Сосед, который этническое меньшинство, ставит планку на место. — Вот так.

— А у вас борода, — говорю.

Сосед, который этническое меньшинство, смеется и трогает себя за бороду.

— А почему у меня борода, знаешь?

— Потому что она у вас выросла.

— Да, я вижу, что мы можем многому научиться, общаясь друг с другом. — Сосед, который этническое меньшинство, протягивает мне руку. Он пожимает мне руку и говорит: — Фатва Джихад.

— Том Стволер.

Фатва Джихад идет в дом, входит в дом через заднюю дверь. Я иду следом за ним. Фатва Джихад идет вверх по лестнице.

— Том, тебе нравятся поезда?

Я качаю головой.

— Значит, тебе не нравятся поезда. А я хотел тебе показать железную дорогу. — Фатва Джихад открывает дверь и заходит в комнату. — Хотел тебе показать свой поезд. Там паровоз с настоящим паровым двигателем.

Я тоже захожу в комнату. Смотрю на железную дорогу.

— Но она даже не настоящая.

— Конечно, не настоящая. — Фатва Джихад говорит: — Это модель железной дороги. А настоящая сюда бы и не поместилась. Как ты думаешь, что бы тут было, если бы ко мне в спальню въехал настоящий большой паровоз?

Я пожимаю плечами.

— Но сперва дело, а развлечения — потом. Туалет там, в конце коридора. Все, как у вас в доме. Только в зеркальном отражении. — Фатва Джихад говорит: — А я пока загружу топку.

— А этот ваш поезд, он тоже этническое меньшинство?

— Это такое понятие, которое к поездам не относится. — Фатва Джихад говорит: — Поезд — это просто поезд. Собственно, в этом и заключается вся их прелесть. Что они поезда.

Я иду в туалет. Достаю писуна, держу его над унитазом, который тоже в этническом меньшинстве. Он точно такой же, как у нас дома. Но он этническое меньшинство. Нормальный в общем-то унитаз. Даже красивый. Но мне что-то не писается.

— Мне что-то не писается, — говорю я, возвращаясь в комнату с железной дорогой. — Я уже пописал в саду. На ваши смешные брюки.

— Почему же они смешные? И вовсе они не смешные. — Фатва Джихад говорит: — Если, конечно, на них кто-нибудь не написает. Мне надо переодеться. Можешь тут все посмотреть. Только руками не трогай.

Я смотрю на железную дорогу. Она очень большая, она из этнического меньшинства. И по ней едет маленький поезд, у него из трубы вырывается пар.

— Она замечательная. Правда, Том?

Я киваю. Она замечательная.

Фатва Джихад выходит из комнаты, где железная дорога. Он пошел переодеться. В другую комнату.

Я смотрю на железную дорогу, смотрю на поезд. Поезд едет по рельсам, у него из трубы вырывается пар. Он ужасно гремит, громко-громко. Переезжает меня, разрезает на две половинки.

Фатва Джихад с криком вбегает в комнату. Он кричит:

— Том?! Что случилось?!

Я молчу, ничего не говорю.

— Том, что случилось?

Я молчу. Я не знаю.

Фатва Джихад встает на колени, обнимает меня, прижимает к себе крепко-крепко.

— Я услышал, как ты закричал, и побежал к тебе. А ты сидишь тут в углу, весь трясешься. А мой поезд валяется на боку.

Я молчу, ничего не говорю. Я просто не знаю. Не помню. А потом вспоминаю и говорю:

— Он меня переехал. Разрезал на две половинки.

— Том, это игрушечный поезд. Он не может тебя переехать.

— Он меня переехал. И разрезал на две половинки.

— Ты что, порезался? Где? Покажи. — Фатва Джихад рассматривает мои руки. Ну, как будто он врач. — Покажи, где ты порезался.

Я смотрю на свои руки. Никакого пореза там нет.

— Как-то мне это не нравится. — Фатва Джихад говорит. — Том, ты меня прямо пугаешь. У меня есть серьезные основания для беспокойства. Где твоя матушка? Нам надо с ней поговорить.

— Она не матушка, — говорю. — Она мама. И сейчас ее нет, потому что она ушла. Убежала с тем дяденькой, ну, с которым они занимаются этим самым. У меня есть только дядя. За которым я теперь смотрюсь. Нет, присматриваюсь.

— Ты хочешь сказать, который присматривает за тобой?

Я киваю.