Том-Укротитель

Вначале я был сильно напуган, но очень скоро освоился и открыв рот рассматривал красивую уютную комнату. Подошел к мальчикам, которые, по знаку своей матери, ответили мне рукопожатием. Страхи окончательно рассеялись, когда добрая женщина накормила меня, напоила горячим чаем. Она удивилась, увидев, что я совершенно не умею пользоваться столовыми приборами.

У Дьявола мы ели руками… прямо с тарелки… если на ней что-нибудь было.

Когда я насытился, она мне немного попеняла. Но так мягко и ненавязчиво, что мои глаза наполнились слезами.

Напоследок дама поцеловала меня, дала в руки маленькую белую монету. И подарила консервную банку с улыбающимся поросенком.

Меня никто никогда не целовал, и эта обычная материнская ласка перевернула мне душу. Глаза мгновенно высохли, на сердце стало тревожно. Неужели опять в притон? Там воровство, пьянство и порок! А эта удивительная женщина мягко и негромко продолжала:

— Воровать нехорошо! Ты ведь не будешь этого делать, мой маленький? Ты обещаешь мне?

Я твердо ответил:

— Клянусь, мадам! Подобное никогда не повторится! Никогда!

Она поцеловала меня еще раз и добавила:

— Когда тебе будет нечего есть, приходи к нам. Ты всегда найдешь здесь бутерброд и чашку чаю.

Во мне что-то перевернулось. Я ушел из этого дома другим человеком. Как вы думаете, мисс Джейн, что я сделал первым делом?

— Не знаю, не могу себе представить…

— Для начала я избавился от консервной банки, потому что улыбающийся поросенок напоминал мне о моих грехах и причинял боль. Я решительно выбросил жестяную банку в сточную канаву, даже не подумав о том, что буду есть вечером. Меня просто распирала гордость от такого поистине мужественного поступка. Я сжал в ладони монету достоинством в один шиллинг[126] и поклялся сохранить ее на всю жизнь.

Молодая женщина, слушавшая с напряженным вниманием, воскликнула:

— Вы сдержали слово! Я знаю! Уверена в этом!

Ковбой показал девушке маленькую цепочку на шее с блестящей монеткой посередине.

— Это мой талисман[127], и я не променяю его ни на что на свете!

— Я вижу в этом проявление у ребенка необычайной душевной стойкости и врожденного чувства чести. Что же было дальше?

— Я долго шел все время прямо, никуда не сворачивая, твердо решив уйти как можно дальше от притона и больше не видеть Дьявола, спаивавшего меня и учившего воровать.

В конце концов я затерялся в огромном Нью-Йорке, и уже даже при желании не смог бы найти своих старых друзей.

Началась другая, более трудная, чем раньше, жизнь. У меня ведь не было крыши над головой. Я коротал ночи где-нибудь под дверью, на стройках, в автомашинах или вагонах. Словом, везде, кроме нормальной постели.

Мне не было и шести лет, а я уже дрался с крысами и собаками за кусок хлеба или что-нибудь съедобное.

Иногда мне удавалось немного подработать.

Скверно одетый, постоянно босой и с непокрытой головой, я мерз зимой и изнемогал от жары летом, питался тем, что Бог пошлет. Другой на моем месте не выжил бы. Но я был крепок и, насколько помню, не знал даже, что такое простуда.

— И всегда один, без любви, без ласки! Какое страшное одиночество!

— Страшное и мучительное, поскольку я всегда был общительным и нуждался в участии.

У меня появились новые знакомые… В основном отъявленные мошенники, прошедшие хорошую школу у людей, подобных Дьяволу. Но ближе всего для меня стали бродячие собаки… эти уличные мудрецы, жившие не лучше и не хуже меня.

— Вы больше не встречали ту женщину, которой обязаны своим спасением?

— Я бы многое отдал, чтобы найти это доброе создание, спасшее мою душу. Но я был очень мал и не запомнил улицы, где находился благословенный дом.

Уже в восемь лет я часто приходил в порт и мечтал о морских путешествиях. Случай помог мне познакомиться с капитаном французского судна. Я узнал, что ему нужен юнга[128], и, не веря в удачу, не сомневаясь в отказе, все же пришел к нему наниматься.

Капитан неожиданно согласился и взял меня на судно без лишних слов. С этого дня я впервые почувствовал себя самостоятельным человеком. У меня появилась крыша над головой, кровать, нормальная еда.

Для некоторых мальчиков профессия юнги — сущий ад… для меня же — ни с чем не сравнимое удовольствие. Я выполнял свои обязанности с таким усердием, что вскоре стал всеобщим любимцем. Сам капитан — бретонец[129] с суровой, грубоватой внешностью, но с добрым сердцем привязался ко мне. Он заменил мне отца, терпеливо учил читать, писать, считать. Капитан сделал из меня хорошего моряка, и я могу с гордостью добавить: честного человека. Я провел с ним десять лет и никогда его не забуду!

Джейн сразу догадалась:

— Ужасное расставание. Да, понимаю.

— Вечное, мисс Джейн… Моего приемного отца унесла смерть.

Голос ковбоя дрогнул, глаза увлажнились.

— Это случилось, когда мы возвращались во Францию, где я однажды провел несколько удивительных месяцев в семье моего капитана, в его небольшом имении в Сен-Мало[130].