Томагавки и алмазы

На сей раз англичане ничего нового не выдумали. В России еще в середине XVII в. в одном из городов на границе с Сибирью, который просто невозможно было объехать кругом, устроили натуральный блокпост и посадили туда человека честного и неподкупного – чтобы старательно шмонал возвращавшихся в Россию воевод и требовал «декларацию о доходах».

Дело тут было не в особенной честности. Все та же большая политика, о которой говорил в парламенте Питт-младший (и, похоже, искренне). Политики в метрополии попросту боялись, что набобы, набитые золотом, оттеснят их из политической жизни – учитывая нравы английских избирательных кампаний, о которых говорилось выше. Тут поневоле станешь бороться за честность…

В рамках операции «Чистые руки» (она так не называлась, у нее вообще не было названия, но суть была именно такова) решено было ввести в Индии «благородное и добродетельное правление». Назначать отныне генерал-губернатора не из чиновников Компании, а из Лондона.

Кандидатуру подыскали быстро – лорд Корнуоллис, пользовавшийся репутацией человека честного и неподкупного. И придали ему некоторое количество чиновников – опять-таки присланных из Лондона.

Один из британских историков пишет о нем в самой превосходной степени: «Он оказался честным, смелым, справедливым и гуманным человеком. Корнуоллис воплощал римский идеал справедливости и здравого отношения к делу, а также веру британцев в то, что характер значит больше, чем интеллект. Этот человек установил принцип, который викторианцы сочтут священным: имперская власть включает нравственные обязанности».

Корнуоллис и в самом деле себе не брал никаких подарков, за весь свой губернаторский срок проявив редкостное бескорыстие. Ну а то, что он вымогал куски территории и крупные суммы у владетеля независимого Майсура султана Типу, как бы и не считается – Корнуоллис не для себя старался, все деньги до грошика сдавал в казну, да и полностью победить коррупцию ему не удалось – разве что загнать в подполье, заставить казнокрадов применять более изощренные методы. Уже поминавшийся Фрэнсис Пембертон писал в дневнике, что нажил на военных поставках 30 000 фунтов, причем «самым честным образом» – иными словами, не оставил хвостов, за которые его можно подловить. Так же, несомненно, поступали и другие. У Корнуоллиса имелась горсточка чиновников (и вряд ли все они были неподкупными, как шеф) – а против работала мощная, сложившаяся за десятилетия система. Современники отмечают, что губернатор «полагался на людей с сомнительным прошлым» – и был вынужден, как они деликатно упоминают, делать «маленькие одолжения» Уильяму, кузену того самого влиятельного политика Эдмунда Берка. Какого рода были эти «одолжения», догадаться нетрудно. Сам Корнуоллис как-то меланхолично писал в Лондон своему начальству: «Едва ли можно найти человека, занимающего хоть какую-то относительно важную должность, которого бы не вынудили делать деньги таким образом, которого ему следует стыдиться».

В общем, продолжалось все то же самое – разве что набобы присмирели и форменным образом ушли в конспирацию. Но ручейки золота по-прежнему растекались по карманам, минуя казну…

И, наконец, главное. Тот же историк, что превозносит губернатора за честность и неподкупность, пишет, что Корнуоллис «был ограниченным и тупым расистом, у которого отсутствовало воображение». Именно при Корнуоллисе были сформулированы новые принципы отношения к индийцам, неизвестные при Гастингсе со всем его грабежом. Британцы стали склоняться к тому, чтобы рассматривать индусов как «нецивилизованных людей» (хотя цивилизация Индии, ее культура и искусство были неизмеримо старше, чем у англосаксов). Даже записной либерал, высоко ценивший индийскую культуру (что для тогдашних англичан уже становилось редкостью), видный ученый-востоковед сэр Уильям Джонс считал: индийцы не способны принять гражданские свободы, поэтому следует ими править при помощи «абсолютной власти», то есть диктатуры.

Всех чиновников-индусов, которых было немало при Гастингсе, уволили. Началась борьба с теми самыми нравами, которые англичане в массовом порядке перенимали у индийцев, – о чем я уже подробно рассказывал. Поскольку в человеческой природе есть вещи, с которыми бороться бесполезно любыми карами, институт индийских любовниц сохранился – но опять-таки ушел в подполье.

И, наконец, война… Еще в 1784 г. английский парламент принял закон, запрещавший дальнейшие завоевания в Индии. Там еще оставалось несколько государств, ничуть не склонных в какой бы то ни было степени признавать над собой власть англичан: княжества крайне воинственных народов, маратхов и сикхов и султанат Майсур, которым правил волевой и жесткий, во многом напоминавший Аурангзеба Типу-Саиб. Вот он-то и вызывал самую большую неприязнь англичан: поддерживал тесные отношения с французами, которые даже обучали его армию. Да и богат Майсур был несказанно.