Томагавки и алмазы

Хозяин был прилежным англиканцем, но какое это имеет значение, если у него в подвалах столько спиртного? И понеслось… «По всем канавам, да и в каждой трещине и выбоине текли потоки жалящего, как огонь, спирта. Запруженные стараниями бунтовщиков потоки эти затопили мостовую и тротуар и образовали большое озеро, куда десятками замертво падали люди… одни, припав губами к краю лужи, пили, не поднимая головы, пока не испускали дух, другие, наглотавшись огненной влаги, вскакивали и начинали плясать не то в исступлении торжества, не то в предсмертной муке удушья, потом падали и погружались в ту жидкость, что убила их». Некоторые, выскочив из подвала в горящей одежде, чтобы потушить огонь, кидались в глубокие лужи спирта, принимая его за воду, – и «сами превращены были в пепел тем пожаром, который они зажгли, и прах их усеял улицы Лондона».

В конце концов через несколько дней в Лондон вошли сильные подразделения пехоты и кавалерии и несколько батальонов народного ополчения – в первую очередь по настоянию Георга Третьего, проявившего гораздо больше решительности, чем лондонский муниципалитет. Но и тогда бунт удалось подавить не скоро – в разных местах Лондона зачитывали Закон о мятеже, потом стреляли в толпу, она разбегалась, но в другом месте буйствовала другая. Дважды погромщики пытались штурмовать Английский банк (содержимое подвалов которого было гораздо завлекательнее подвалов «Черного лебедя») – но оба раза солдаты без церемоний отбрасывали их ружейным огнем. Горожане были в панике – прошел слух, что бунтовщики вдобавок ко всему собираются выпустить из Бедлама всех многочисленных сумасшедших, но этого не произошло.

В конце концов бунт был окончательно загашен. Согласно старинной традиции, двадцать пять человек повесили там, где их застигли на месте преступления – грабежа или поджога. Убитых потом насчитали примерно двести человек (не считая так и оставшегося неизвестным количества тех, кто сгорел в пылающем спирте), а раненых – гораздо больше. Лорд Гордон оказался в Тауэре, где просидел до февраля следующего года, когда его судили в Вестминстере по обвинению в государственной измене. Гордон доказывал, что у него и в мыслях не было учинять какие бы то ни было беспорядки, что он намеревался ограничиться исключительно мирной демонстрацией (и, скорее всего, нисколечко не врал). В конце концов его оправдали за отсутствием доказательств в подстрекательстве к бунту (возможно, опасались еще и нового бунта в случае осуждения лорда – он сохранял большую популярность среди ревнителей «единственно правильной веры»: в Шотландии даже провели общественную подписку для покрытия судебных издержек Гордона).

Следующие семь лет он преспокойно прожил на свободе, периодически толкая на публике речи в защиту «единственной правильной веры» и выпуская новые брошюры. А попутно учинял всякие сумасбродства. И в конце концов доигрался – сам епископ Кентерберийский отлучил его от церкви за то, что Гордон не явился, когда его вызвали свидетелем в церковный суд по какому-то забытому делу.

Ситуация, согласитесь, странная: один из яростных защитников англиканства отказывается прийти в церковный суд в качестве свидетеля. Впрочем, и после отлучения от Гордона отшатнулись лишь немногие его приверженцы – по некоторым сведениям, он произносил пылкие речи, где уверял, что остается защитником веры, а отлучение – результат козней «недостойных иерархов». Надо полагать, многие верили.

Однако в 1788 г. он заигрался окончательно: неведомо с какого перепугу решил распространить свою деятельность на другую сторону Ла-Манша – и выпустил оскорбительный памфлет, где едва ли не площадным матом поносил французскую королеву Марию-Антуанетту. Франция тут же прислала резкую ноту. Портить с ней отношения в то время у Англии не было резона – так что Гордона быстро отдали под суд и приговорили к пяти годам и десяти месяцам тюремного заключения. Однако таково уж было английское судопроизводство, что Гордону зачитали приговор не сразу после вынесения – чтобы его выслушать, он должен был явиться в суд через день или два, а пока что оставляли на свободе. За решетку Гордону не хотелось, и он, не теряя времени, сбежал в Голландию. Там уже знали всю эту историю и этакому политэмигранту ничуть не обрадовались, наоборот: все прекрасно понимали – как только в Париже узнают, что Гордон обосновался в Голландии, Франция отреагирует жестко. А в военном отношении Голландия по сравнению с Францией выглядела бледно. Поэтому долго рассиживаться памфлетисту не дали – бесцеремонно сграбастали за шиворот и посадили на первый же отплывающий в Англию корабль.

Самое интересное, что, узнав о возвращении Гордона, власти его не трогали больше месяца – кто их знает, может быть, опасались нового мятежа. Правда, Гордон не стал светиться в Лондоне и поселился в Бирмингеме.

Вот по Бирмингему в августе 1788 г. и пронесся лесным пожаром сенсационный, как сказали бы сегодня, слух: ярый защитник протестантской веры лорд Гордон принял иудаизм!!!