Томагавки и алмазы

Власти и спецслужбы, вообще элиту это встревожило всерьез. И бороться с ЛКО стали отнюдь не демократическими методами. Членов общества объявили «опасными якобинцами». Потом развязали открытый террор: при поддержке церковных властей создали союз «Церковь и король» – по сути, откровенную банду. Выкрикивая лозунг, послуживший названием союза, его члены устраивали погромы в домах членов ЛКО, грабили, а порой и рушили их дома, нападали на членов общества и членов их семей. Юстиция старательно смотрела в другую сторону и ничего этого не замечала – ну все знают, что у Фемиды повязка на глазах…

Чуть позже, видя, что этого мало, вмешались уже сами власти. В очередной раз временно отменив действие закона Хабеас корпус, правительство Питта объявило, что раскрыт крупный революционный заговор с целью устроить в Англии кровавую заварушку на манер французской. Главарями объявили двенадцать видных членов ЛКО во главе с Томасом Харди, заключили в Тауэр и собирались судить по обвинению в государственной измене. Во время ареста Харди вооруженные блюстители порядка взломали его стол, унесли все бумаги и даже рылись в одежде его лежавшей в постели беременной жены.

(Едва ли не сразу после ареста Харди на его дом напали и устроили погром члены союза «Церковь и король». Миссис Харди испытала такое потрясение, что у нее начались преждевременные роды, и она умерла.)

Первым судили Харди. Присяжные оказались в трудной ситуации: с одной стороны, они прекрасно понимали, что властям нужен обвинительный приговор, с другой – прекрасно помнили, что наказание за государственную измену осталось тем же, что в Средневековье: подвешивание не до смерти, потрошение, сожжение внутренностей и четвертование. Для конца XVIII в. это было уже чересчур. Присяжные заседали три часа. Напряжение было такое, что старшина присяжных, выйдя из совещательной комнаты, произнес «невиновен» шепотом и упал в обморок. Толпа лондонцев пронесла Харди на руках по улицам столицы. Точно так же присяжные (за что им честь и хвала) оправдали еще двух арестованных. Власти были в ярости, но ничего поделать не могли: очень уж давним и фундаментальным институтом был суд присяжных, «пересуживать» его решения не полагалось, неизвестно ни одного такого случая. На это не решались даже самые тиранистые короли в эпоху абсолютизма. Так что остальных девятерых «заговорщиков» выпустили на свободу без всякого суда.

Однако для ЛКО настали тяжелые времена. Во Франции начался кровавый революционный террор, заработали гильотины – и многие (еще и в результате умелой информационной войны, развязанной спецслужбами) от общества отошли. В 1793 г. началась война с Францией, и страну захлестнула мутная волна ура-патриотизма (опять-таки умело подогреваемого). Любые радикальные или просто реформаторские призывы наподобие деятельности ЛКО очень многие стали воспринимать как «профранцузские настроения», а те, кто подурнее, считали членов ЛКО «агентами Робеспьера».

Власти ужесточили репрессивное законодательство. В 1795 и 1796 гг. было принято два новых закона (самым демократическим образом, путем голосования в парламенте!), по которым:

1. Уголовно наказуемыми по статье «государственная измена» отныне могли считаться любые заявления, как устные, так и письменные, сделанные «с целью возбуждения ненависти к правительству».

(Как легко догадаться, возбуждается ли к нему ненависть, определяло само правительство.)

2. Запрещались все лекции, выступления, закрывались все места публичных собраний, за исключением тех, что проводились после получения особого разрешения от магистрата.

(Как легко догадаться, магистраты выдавали разрешения с большим разбором, а обжаловать их отказы было попросту негде.)

3. По малейшему подозрению подлежали немедленному закрытию все таверны и «иные места», используемые в целях радикальной деятельности.

(Как легко догадаться, степень радикальности определяли опять-таки власти.)

В ЛКО начались и внутренние разногласия, начался массовый отток членов. Чему способствовала еще деятельность во множестве засланных в общество стукачей и провокаторов. В 1799 г. правительство вообще запретило его деятельность, объявив членство в ЛКО противозаконным. ЛКО перестало существовать. Наиболее боевитые его активисты продолжали действовать в подполье – многие из них оказались за решеткой или в ссылке. Томас Харди вернулся к прежнему ремеслу – открыл обувную мастерскую и от политики отошел совершенно.

Властям казалось, что тишина и благолепие – навсегда…

В интереснейшем историко-приключенческом романе З. Шишовой «Джек-Соломинка» о мятеже Уота Тайлера главная героиня, возлюбленная уже казненного Джека Строу, помогает крестьянам хоронить их казненных родственников.

«Земля здесь была сухая, затоптанная и заезженная – обычная нищая придорожная земля с кое-где торчащими побегами общипанного кустарника.