Томас

Как я уже отмечал, мне доподлинно не известно, что происходило 31 декабря 1913 года на Церемонии — я там не был. До меня дошли только обрывки фраз, мысли, размытые кусочки воспоминаний... Однако кто рассказчику может запретить фантазировать? Мы любим былины, страшные и поучительные притчи, смешные и грустные побасенки в восточном стиле, с мужественными воинами, мудрыми и скупыми раджами, ловкими ворами и коварными разбойниками, хитрыми дервишами и бесстрашными купцами; сказки, пересыпанные драгоценностями, поэмы, наполненные ароматами благовоний, шафрана, корицы, розового масла... Мы любим всю эту мишуру, дымы, конфетти... Сладкий вымысел, недосказанность, трюки провинциального варьете, мишура, бенгальские огни. Игры теней скрашивают серость, тупость, гнет и тлен повседневья. Жизнь скушна, господа, скушна, как долгая зимняя ночь без морфина. Так почему бы нам не поиграть? Почему бы не разогнать печаль? Давайте вместе представим мир худющих переполненных желчью банкиров, набриолининных министров с моноклями в глазу, толстых — это обязательно — бургомистров с золотыми цепочками на жилетках, эпископов и судей, князей и лордов. Вот бы вы удивились, попав в зал Церемонии! «Ла Скала», «Большой театр» или что-то среднее между ними — вот куда попал Томас. Драпированные аксамитом ложи, хрустальные подвески люстр, свечей нет — только электричество, море биноклей и снова преследующий вас блеск драгоценностей...

Фраки ослепительны, бабочки изящны. Веера дрожат. Улыбки предвкушения, горячий шепот на ушко милой соседке, а глаза вниз — в открытое декольте... Кокаин с ложечки в каждую ноздрю, отрезвляющий глоток спирта из фляги...

Вот, наконец, на сцене появляются актеры, которым предстоит разыграть пьесу на девятерых. Каждый из труппы, прежде чем предстать перед публикой, пережил отмеренное ему драматургом приключение — сразился с грабителями, вылез из трясины, по счастливой случайности разбил бокал с ядом. Испытания позади, впереди — бой с Неизвестностью. Актеры-кубки, наполняющиеся надеждой и верой, но большинству из них придется выплеснуться отчаянием, тоской и обидой, ибо только одному суждено встать из-за стола победителем. Трепет, благодарность, экстаз победы не для всех. Для одного.

Ранее участники Церемонии находили победителя благодаря заточенным палочкам, картам, костям, домино — мало ли забав на свете? Но в начале прошлого века игроки собрались за обтянутым зеленым сукном столом с цифрами и диском с лунками.

Гадающие положили пиастры на номера. Томас после недолгого раздумья, закрыл пятерку. Заправлял Церемонией крупье — старик в смешном фиолетовом трико, зеленом камзоле и холщовой остроконечной, похожей на конус богатыря серой шапочке. На его груди висела золотая цепь с бляхой, на которой было выдавлено солнце.

Игра шла не по известным всем правилам, наоборот — проигрывал тот, в лунку которого падал костяной шарик. Каждый вычеркнутый номер вызывал у публики вздох сожаления. Несчастный тяжело вставал из-за стола, чтобы скрыться за кулисами — раздавленный, ещё до конца не осознавший размеры своей потери. Его сопровождающие также молча покидали театральный зал топить горечь в водке и вине.

Не могу сказать, сколько длилась игра, но в конце за зеленым сукном осталось три игрока: Томас, пожилая англичанка с артритными пальцами и молодой серб в платье семинариста. Зачем тратить чернила и полиграфическую краску — вы и так знаете, что единственным, на кого не указал безжалостный Рок, был наш герой — ревельский юнкер Тихоня.

Первым проиграл серб, поставивший на 28.

Победителя пришлось ждать не долго. После десяти минут игры на нервах, шарик со звонким стуком нырнул в лунку № 23 и страшный визг англичанки заглушил топот тысячи ног, свист и гром аплодисментов. Именно в это мгновение, когда часовой механизм Истории, клацнув, перескочил с одной шестеренки на другую, когда, в ожидании Желания в зале после оваций установилась тишина, Томасом были произнесены те самые роковые, но счастливые для многих слова...

Они были сказаны тихо, даже робко, но услышали их все.

Он сказал:

— Я недостаточно пожил, чтобы загадать желание. Давайте мы вместе встретимся, когда мне будет сто лет... Может тогда я решусь.

Именно в этот миг мальчишка Томас Ченстоховски, воспитанный монахами и китоубийцами плут и жулик Тихоня Чертыхальски в свои без малого четырнадцать лет исчез, испарился, и мир увидел доселе неизведанное новое создание...

Я не знаю, кто первым встал и, подняв над головой кулаки, закричал: «Браво! Браво! Браво!». Я этого не знаю... Но вижу — хоть меня там не было — я вижу своим внутренним зрением тысячи, сотни тысяч теней, вскочивших на ноги и, разбрызгивая слюни, вопящих: «Браво! Браво! Браво!!!»... В этом рёве было столько восторга, столько обожания и любви... Ни одна звезда оперы не слышала в свой адрес подобных оваций. В театре Генриха Киса ревел настоящий камнепад.