– Как сказать. Он оказался очень внимательным наблюдателем и оставил описания города: мечеть Аль-Азхар, крепость… Обрисовал вид Нила во время разлива, составил отчет о вылазке на вершину пирамиды Хеопса и в Мемфис, к древним погребальным сооружениям. В то время это была весьма опасная экспедиция: рабы нападали на туристов.
– Нападали?
– В целях грабежа, естественно. Поэтому европейцы отправлялись туда большими вооруженными группами. Пока одна группа осматривала подземелья, другая охраняла их, оставаясь у входа. Бывало, посетителей живьем засыпали в этих подземельях.
– Радзивилл этот, вроде нас, вечно лез на рожон, – мрачно прокомментировал Новицкий. – Вообще-то, он мне нравится, хоть он и князь, буржуй…
– Не забывай, Тадек, что не всякий дворянин заслуживает осуждения, – рассмеялся Томек. – К примеру, наш английский лорд – вполне приличный человек.
– Ты прав, братишка, рассказывай дальше!
– Турецкие власти хотели арестовать его снова, из-за политики. Турция и Польша не на жизнь, а на смерть соперничали друг с другом. Турция являлась империей ислама, а Польшу называли оплотом христианства. Поэтому вполне в духе времени было под любым предлогом задержать такую важную птицу с нашей родины, как Раздвилл, чтобы потом сделать его разменной картой в переговорах с королем Стефаном Баторием. Однако князь и на этот раз не дался туркам, да еще вызволил из беды знакомых, которых бедуины обобрали до нитки, – добавил Томек.
– Знай наших! – Новицкий обвел гордым взглядом присутствующих.
– Потом они все вместе отправились в Александрию, где перед отъездом – обрати внимание, Тадек, – Радзивилл приобрел целый зоопарк.
– Серьезно? Он что, задумал у себя создать зоопарк? Может, в Варшаве?
Наиболее известная из мангуст – ихневмон, или фараонова крыса
– Вот уж не знаю, но коллекция была потрясающая: два леопарда, две фараоновы крысы, мартышка, множество попугаев, три козерога… Увы, но большая часть животных в дороге околели. Наконец, после года отсутствия, князь вернулся в родной Несвиж[90].
– Наши соотечественники как следует облазили планету, – заметил Новицкий.
– Посещения Египта связаны в основном с паломничеством на Святую землю. Гостем монастыря францисканцев в Александрии бывал известный в восемнадцатом веке авантюрист Томаш Вольский[91]. До Александрии добирались и миссионеры, монахи-бернардинцы Иероним Лисовский и Антоний Бурницкий, реформат Юзеф Дрохойовский. Вернувшись в Польшу, Дрохойовский держал у себя в келье хамелеона, временами похлестывая его прутиком, чтобы зверек менял окраску. Когда хамелеон издох, Дрохойовский передал его засушенное тельце кабинету естествознания Краковского университета.
– Тем не менее до времен Наполеона и Мухаммеда Али в Египте побывало не так много поляков и вообще европейцев, потому что в период соперничества христианства и ислама это было просто небезопасно. Через Александрию проезжало немало паломников, но в Каир – за исключением венецианских или французских купцов – почти никто не отваживался заходить, – дополнил Смуга.
– Честь и хвала нашему князю Радзивиллу, – шутливо заметил Вильмовский.
– Бывали в Египте изгнанники, скрывавшиеся от закона, похищенные польские дети, ну и христианские пленники, – продолжал Смуга.
– Да, их судьбе не позавидуешь, – печально сказал Новицкий.
– Как и судьбе сибирских ссыльных, – добавил Томаш.
И все задумались об истории Польши, о своей великой неосуществимой мечте: вернуться на родину, завоевать ее независимость, мирно строить будущее… Сколько они об этом говорили, сколько планировали, сколько воспоминали…