Томка и рассвет мертвецов

— Ты помнишь его лицо? — спросил он.

Ресницы Ястреба дрогнули, но не более того.

— Вижу, что помнишь. Меня оно не покидало ни на день. Стояло перед глазами все время — и днем, и ночью. Я больше не могу с этим жить… и тебе не позволю ходить гоголем.

— Решение окончательное?

— Да.

— И обжалованию не подлежит?

— Нет. Хочешь избавиться от угрозы — можешь сделать это прямо сейчас, но если ты этого не сделаешь, завтра я… не важно. Но ты меня не остановишь!

На последнем слове он сорвался. Грохнул кулаком по столу. Это было лишнее. Ястреб как-то неожиданно успокоился (а может, это лишь видимость), откинулся на спинку дивана, неспешно закурил, чиркнув дорогой зажигалкой. Пламя осветило бледное лицо. Он не сказал больше ни слова до самого прихода приятелей. Рыжий и Стасик вернулись вдвоем — розовощекие, съежившиеся. Курили на улице, видимо, и курили долго, понимая, что их отсутствия за столом никто не замечает. Рыжий не стал протискиваться на свое место, присел на стул рядом с Изгоем, а Стасик опустился на край дивана. Ястреб оказался в одиночестве.

Компанейский разговор, разумеется, не клеился.

— Еще бутылку заказать? — неуверенно предложил Стасик.

— Я скоро пойду, — ответил Изгой. — Если вы будете пить дальше, можешь заказать.

Ястреб неожиданно хлопнул в ладоши.

— Гулять! Стас, тащи еще одну вискаря! Зальем печаль-тоску!

Изгой никогда не умел останавливаться. В подавляющем большинстве случаев открытая бутылка алкоголя означала забег на длинную дистанцию и полную амнезию на финише.

«Ты алкоголик, — говорила тетка. — В твоем возрасте это очень опасно. Надо остановиться, пока не поздно».

Нет, именно останавливаться он не умел, и если рядом кто-то хлопнул в ладоши и предложил откупорить новую, так тому и быть.

Через полчаса он уже забыл о цели визита в грузинский ресторан и даже подробности разговора с Ястребом. Он просто пил и закусывал. Закусывал и снова пил. Сидел на стуле, кивал головой подобно китайскому болванчику, пытаясь удержать нить рассказа Стасика о его недавней попытке жениться. Потом танцевал… или пытался танцевать: музыка грохотала, свет цветных прожекторов слепил глаза, а он раскидывал в стороны руки и ноги, кружился вокруг незнакомой дамы в длинном зеленом платье, недвусмысленно склоняя ее к продолжению ужина в приватной обстановке. Кажется, дама была не одна, и кавалер столь же недвусмысленно отправил его в нокдаун…

Он смутно помнил зеркало в туалете ресторана, свое размытое отражение, красное лицо и слипшиеся от воды волосы. Помнил крыльцо, зябкий ветер, попытки прикурить от старой зажигалки. Десятки образов и картинок, упрямо не желавших выстраиваться в логический ряд.

А потом все оборвалось. Словно отрубило. Наверно, так и приходит смерть: сейчас ты есть, а в следующую секунду тебя просто нет. Бесконечная ночь без сновидений. Видит Бог, он был бы не против.

Но он проснулся. На краю города, в толстовке и джинсах. И единственное, что он ощущал — это собачий холод.

— Что же вы с Ястребом натворили? — осторожно интересуется Маша. Она не сводит глаз с рассказчика. Макс и Славка тоже слушают внимательно, но с Машей им не сравниться. Она — женщина.

— Мы убили человека, — отвечает Изгой. — Убили слабого и беззащитного.

Он ищет глазами бутылку, но не находит. И никто не предлагает сбегать за новой.

Голос

11 июня

«Долой самобичевания и самокопания! Пора начинать сытую и свободную буржуазную жизнь частного сыщика!»

Не проходило и недели, чтобы я не просыпался каким-нибудь душным утром с этой мантрой на устах. События, приводившие к самоубеждениям, разнились, но 11 июня я впервые за многие годы пытался отогнать морок влюбленности. Да-да, старый пес Антон Данилов влюбился… и сразу наложил в штаны, едва объект вожделения намекнул на взаимность.

Ты мечтал о теплой и мягкой титьке? Получи, распишись!

Томка с утра была хмурой. Наверно, не выспалась. Всю ночь мутузила меня ногами, стукнула локтем в висок и коленом в пах, пару раз грохнулась с кровати на пол. В три часа ночи я отнес ее, полусонную, в детскую комнату, бросил на диванчик, обложил пол декоративными подушками и убрался в спальню, прикрыв за собой дверь. Почувствовав территориальную свободу, я сразу вырубился и проспал без сновидений до самого утра.

В садике, к счастью, я с Олесей не сталкивался. Мы с дочкой приковыляли уже к десяти, когда группа гуляла на участке. На территории дежурила нянечка.

— Она у заведующей, что-то обсуждают.

Томка хмыкнула:

— Тебе повезло, пап.

Я сделал вид, что не услышал.

— До вечера! Будь умничкой.

Дочь зевнула и потопала к подружкам. Я поспешил удрать с участка, пока меня не засекли. Из-за своей трусости я даже не позаботился о чистоте дочернего носа. Правду говорят про нас, папаш: мы безответственны.

В офисе я сразу проследовал к своему кабинету. Настя лишь успела поздороваться, с трудом натянув дежурную улыбку (наезд из-за накладных ногтей все еще грыз ее нежное женское сердце), и едва заикнулась о кофе. Я отрицательно покачал головой.