Томление

— Но отчего же вы тогда так печальны? — снова спросил он, и ее оживление вмиг угасло.

Сесилия всплеснула руками.

— Это из-за того, что все произошло одновременно. Письмо об их смерти, сложности с детьми здесь, во дворце, нежелание разговаривать с кем-либо, кроме детей… И эта ужасная погода за окном! Мрачная, суровая обстановка. Но прежде всего — одиночество. Как все это далеко от моего светлого и счастливого дома… А я не ценила его, когда жила в нем…

— Вашему возрасту это свойственно…

— Да, пожалуй, что так. Меня постоянно тянет назад, домой. Но это выглядело бы поражением. И потом, королевские дети нуждаются во мне.

— Непременно! — подхватил он. — Оставайтесь, я мог бы поддержать вас здесь. Конечно, я вряд ли сумею повлиять на госпожу Кирстен, но король прислушивается ко мне.

— Я очень благодарна вам, — растроганно проговорила Сесилия. — Но вы сами что-то невеселы? Может, и я могу помочь вам?

— Вы наблюдательны, — ответил он задумчиво и вздохнул. — Но помочь мне?.. Нет, вы не сможете. Вся моя жизнь висит на волоске, милая фрекен Сесилия.

Из того, что он сказал, она поняла, что он серьезно болен. Как жаль, ведь он такой прекрасный человек, подумала она.

— Я так рад, что встретился с вами, — вновь улыбнулся он. — Но мне жаль, что я вас огорчаю своими словами.

— Ну, во-первых, вы ни слова не сказали мне о своих огорчениях, а во-вторых, с вами я забыла о собственных печалях, — возразила Сесилия. — Могу ли я предложить вам бокал вина?

— Нет, благодарю, я достаточно выпил сегодня на балу. И это мне не на пользу.

— Простите, что я спрашиваю вас об этом: вы больны, граф?

Он поднялся, легко коснулся ее щеки и все так же печально заглянул ей в глаза.

— Спокойной ночи, милая норвежская девушка! Спасибо вам за нашу беседу!

— Я не обидела вас? — быстро спросила Сесилия.

— Нет, что вы, — ответил он и снова окинул ее взглядом. — Напротив, я испытываю к вам глубокую симпатию и доверие. Заботьтесь же получше о королевских детях! И помните, что я поддержу вас в трудную минуту!

Он ушел. Она слышала, как его шаги удаляются по коридору.

Сесилия легла в постель. Ее собственные горести отступили куда-то далеко. И она долго лежала молча, прежде чем заснуть.

Аре шел по Линде-аллее, поглядывая на небо. Июньское солнышко припекало все больше. Было воскресенье, и в воздухе, похоже, пахло грозой.

Маленькие лоскутки возделанной земли уже колосились. Скорее всего, буря не погубит урожай. Аре надеялся, что сможет просушить зерно после ненастья.

— Собирается гроза. Нам нужно успеть домой, — сказал он своим сыновьям, которые шли рядом. Младший, Бранд, прилежно слушал наставления отца в земледелии, тогда как средний, Тронд, рвал цветы, бегал кругами, — в общем, больше был занят собой.

Тарье с ними не было. Он никогда особенно не тянулся к сельскому хозяйству: его мысли были заняты другим. Он собирался отправиться осенью в Осло, в пасторскую школу. Другого выбора у него не было, а призвание священника считалось самым благородным в приходе. Однако Тарье не собирался стать священником. Школа эта была для него лишь ступенькой к университету в Тюбингене, где он действительно хотел чему-нибудь научиться. Там блистал его кумир, Иоганн Кеплер, и может, Тарье посчастливится встретить однажды великого математика и астронома!

Жители Линде-аллее вечно были как бельмо на глазу для прежнего священника, умершего в эпидемию чумы. Он был слишком глупым ограниченным. Его раздражало, что в приходе есть еще кто-то, кто умеет читать и писать. Словно это преуменьшало его вес среди прихожан. Нотариус, барон Даг Мейден, был грамотным, но это расценивалось священником как само собой разумеющееся. Но женщины!.. Мать нотариуса, баронесса Шарлотта, обучала грамоте всех подряд! Немыслимо! Если бы это было в его власти, священник сжег бы ее на костре, как ведьму. Но ему мешал господин Тенгель. Эти знатные господа из Акерсхюса, которых он лечил, не терпели, когда кто-то обижал его семью.

А все их дети и внуки, которые владеют такими знаниями, что недоступны простым людям! И эти сопляки знают больше самого священника!

Священник так страдал от одной этой мысли, что нажил себе язву желудка.

Но с новым, молодым священником отношения складывались совершенно иначе. Он был очень приветлив и дружелюбен, звали его Мартин, а это значит, что как священник он стал господином Мартиниусом, после того как его рукоположили в знаменитом соборе в Нидаросе, как в то время назывался Тронхейм. Пока Мартин учился, он помогал прежнему священнику в приходской церкви Гростенсхольма, а теперь и сам вернулся в этот же приход. Эпидемия чумы унесла много жизней среди священства, ибо большинство из них, в отличие от уклончивого священника из Гростенсхольма, преданно ухаживали за больными, заботясь о попечении их душ.

Господин Мартиниус не забывал, что именно Тенгель со своим внуком Тарье спасли его жизнь. И даже невзирая на то, что сам Тенгель не посещал церковь и не проявлял интереса к религии, между ним и священником возникла дружба.

Когда Аре с мальчиками приблизился к господскому дому, то нашли его опустевшим.